Глоток перед битвой - стр. 18

Я уставился на автоответчик. Не могу ли я… встретиться… попросить… мысли вслух. И отца моего приплел очень кстати. Героический пожарный. Всеми любимый муниципальный советник.

Все знают, что мы с Колганом дружим. Поэтому люди относятся ко мне раза в полтора более подозрительно, чем могли бы. Мы с ним встретились, когда оба играли за сборную Массачусетского университета «Спэйс инвэйдерз». Сейчас Колган – ведущий обозреватель «Трибьюн» и в самом деле сущая чума для носителей одного из трех зол – лицемерия, фанатизма или же принадлежности к элите. Поскольку Стерлинг Малкерн воплощает в себе все три порока, Ричи раз или два в неделю с людоедским восторгом пляшет на его костях.

От Ричи Колгана все в восторге – до тех пор, пока не увидят его фотографию над статьей. Хорошее ирландское имя. Славный ирландский малый. Бичует зажравшихся, погрязших в коррупции партийных боссов в муниципалитете и Капитолии. И тут взгляд падает на его фотографию, и выясняется, что кожа у него – чернее ночи, чернее, чем душа злодея. Тогда оказывается, что Ричи гоняется за «жареными фактами» и делает из мухи слона. Тем не менее благодаря ему тираж растет. Его излюбленной жертвой всегда был Стерлинг Малкерн, которого он обвешал разнообразными обидными кличками вроде «безразмерного лицемера» или «гиподинамичного гиппопотама». Приходится терпеть – у нас в Бостоне, если хочешь заниматься политикой, нельзя быть чересчур чувствительным.

И вот теперь Малкерн хочет, чтобы я встретился с Ричи и «попросил оставить старика в покое». Что ж, назвался, как говорится, груздем… Но при следующей встрече с сенатором я произнесу небольшую речь, смысл которой будет сводиться к тому, что деньги – это, конечно, хорошо, но все же не главное, а потому нельзя ли не впутывать в наши с ним отношения моего героя отца?

А отец мой, Эдгар Кензи, двадцать лет назад прославился: правда, не слишком широко – в пределах нашего города – и не слишком надолго – минут на пятнадцать. Он покрасовался на первых полосах обеих наших газет и, более того, попал даже на последние страницы «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост». Фотограф едва не получил Пулитцеровскую премию.

Снимок и вправду был потрясающий – мой отец в черно-желтом скафандре с кислородным ранцем за спиной взбирается на стену десятиэтажного дома по веревке, связанной из простыней. За несколько минут до этого по той же веревке спускалась из горящей квартиры женщина. Спускалась – да не спустилась. На полпути она разжала руки, сорвалась и расшиблась насмерть. В этом краснокирпичном здании в прошлом веке размещалась фабрика, которую потом кто-то додумался перестроить под жилой многоквартирный дом; с тем же успехом перекрытия можно было ставить не из дешевой древесины, а из пропитанных бензином тряпок.