Глазами надзирателя. Внутри самой суровой тюрьмы мира - стр. 6
Моей матери было тридцать восемь лет, когда она покинула нас, и сказать, что ее смерть была шоком, – это ничего не сказать.
Она упала и ударилась коленом, вот и все, а та нога немного беспокоила ее с юности, требовалась пара операций. Сначала она просто отлеживалась, но постепенно ей становилось хуже – она не могла самостоятельно спуститься со второго этажа, – и в конце концов ей пришлось лечь в больницу. Сначала я не думал, что это серьезно: ты ведь не умрешь, правда? В то время я еще жил дома, но Терри пришлось специально просить меня приехать к ней.
Четыре или пять дней спустя я снова навестил ее, и, хотя, кажется, не было никаких признаков приближающейся смерти, что-то внутри меня говорило об обратном. По дороге домой после того визита мне пришлось припарковать мотоцикл на обочине. Я снял шлем и обнаружил, что рыдаю взахлеб. Она умирала, и я знал это.
Вскоре маму подключили к системе жизнеобеспечения: ее иммунитет был на нуле, и через двадцать четыре часа все было кончено. Она пробыла в больнице всего две недели. Это было шоком не только для меня, но и для моей сестры, для тети Пэт и вообще для всей семьи. Сегодня ты здоров как бык, а на следующий день умер. Я все еще не могу понять этого.
Некоторые люди зажигают свечи в день смерти родителей. Я не помню точной даты, только то, что это было в 1983 году и накануне моего двадцать первого дня рождения. Но я помню день рождения моей мамы, 17 мая, когда я прослезился, думая о ней. Я не плакал в тот день, когда она умерла. Полагаю, я нарочно заглушил все это в себе.
Терри и мама познакомились, когда мне было пятнадцать, так что в общей сложности они прожили вместе около шести лет. Он не настаивал, чтобы я пошел в траурный зал, но я сделал это: впервые с тех пор, как мама умерла, я был с ней наедине. Это было ужасно. Она выглядела милой и умиротворенной, но бальзамировщики не очень хорошо разобрались с посмертными шрамами на ее голове. Я заплакал и поцеловал ее, зная, что ничего в жизни не может быть хуже, чем видеть свою мать в таком состоянии.
После похорон мы с Терри отвезли ее прах в Лодж-Мур, прелестное местечко с утесами, выходящими на Дербишир, где, как мы решили, мама хотела бы остаться. Я провел там бо́льшую часть детства. Был прекрасный день, и мы отправились на прогулку по полю для гольфа к большой скале, туда, где мы с сестрой бегали когда-то. Однако, когда Терри развеял пепел, налетел внезапный порыв ветра, такой, знаете, ответный удар. Мы оказались покрыты пеплом: глаза, уши, нос, как будто мы пролезли через каминную трубу. Мы хорошо посмеялись, а потом почувствовали, что сможем жить дальше.