Глаз тигра. Не буди дьявола - стр. 40

Неопреновый капюшон приглушил звук выстрела.

Голова Джимми дернулась вперед. Раздробив череп, тяжелая пуля вышла сквозь маску для ныряния в облачке фрагментов стекла, а тело по инерции перевалилось через релинг и плюхнулось за борт. Затем наступила тишина, и мне показалось, что воспоминание о выстреле эхом отзывается в шелесте ветра и плеске воды.

– Утонет, – небрежно бросил Мейтерсон. – У него пояс с утяжелителем. Но Флетчера надо бы найти. Нельзя, чтобы его выбросило на берег с дыркой от пули в груди.

– Он ушел в сторону… Мерзавец сдвинулся… Я его едва зацепил, – стал возражать Гаттри.

Больше я ничего не слышал. Колени подломились, и я растянулся на палубе кокпита. От шока, ужаса и стремительной кровопотери мне стало совсем худо.

Я повидал насильственную смерть во многих ее обличьях, но гибель Джимми зацепила меня, как ни одна другая, и мне вдруг страшно захотелось, чтобы перед собственной насильственной смертью я успел кое-что сделать, и я пополз к машинному люку. Белые доски простирались предо мною, как пустыня Сахара, и я уже чувствовал на плече свинцовую длань великой усталости.

С палубы над головой донеслись шаги и журчание голосов. Волки возвращались в кокпит.

– Господи, десять секунд, больше ничего не прошу, – шептал я, понимая, что это бесполезно: они будут в каюте задолго до того, как я доползу до люка, но все равно отчаянно тащился вперед.

Шаги вдруг стихли, но голоса не умолкали. Гаттри с Мейтерсоном остановились на палубе, и я почувствовал огромное облегчение, потому что добрался до люка.

Осталось справиться с задвижкой. Ее, похоже, заело намертво, но тут до меня дошло, что это я настолько ослаб, что не могу открыть люк, и за пеленой усталости шевельнулась живительная злоба.

Я извернулся, пнул задвижку ногой, и она отлетела в сторону. Поборов изнеможение, я встал на колени, склонился над люком, и на белый пол брызнул свежий ручеек ярко-красной крови.

Ничего, Чабби, переживешь, не к месту подумал я и стал поднимать крышку люка. Она поддавалась невыносимо медленно и была тяжелее всего на свете, и вдобавок я почувствовал первые уколы боли в груди: должно быть, в ране что-то надорвалось.

Наконец крышка гулко откинулась на пол, и голоса на палубе тут же смолкли. Я представил, как Гаттри и Мейтерсон навострили уши.

Упал на живот и стал отчаянно шарить под полом. Правая ладонь моя сомкнулась на ложе автомата.

– Скорее! – В этом громком возгласе я узнал голос Мейтерсона, и снова стук шагов: оба бросились к кокпиту.

Я из последних сил потянул автомат к себе, но он, похоже, застрял на ремешке и противился моим усилиям.