Главный подозреваемый - стр. 6
– Да. Дары леса. Ты не поверишь…
В этот момент (в 20.21 согласно данным камеры внешнего наблюдения) из подъезда дома вышел Воркутинский в сопровождении собаки, отрывисто пролаявшей «Гав! Гав! Гав!»
– Здравствуй, Лаврентий! Иди ко мне, красавец, дай я тебя обниму, – Таисия наклонилась, раскинув руки.
Пес чуть склонил голову набок, бросив взгляд на хозяина. Тот едва заметно кивнул. Пес подошел к женщине и позволил потрепать себя по загривку, даже махнул пару раз хвостом, изображая удовольствие.
– Девочек, вижу, на даче оставили, – сказал Воркутинский.
– Да. Девочкам там хорошо, – ответила Таисия, продолжая гладить пса, – целый день на свежем воздухе, бегают на воле, играют. Вот только Лаврентию теперь поиграть не с кем. Приезжайте к нам, порезвитесь… – и, без перерыва: – Ой, Мома, у меня, кажется, ни крошки хлеба дома. Сходи в булочную, а то сейчас закроется. Мне – с отрубями!
– Да закрыта уже, – сказал Северин, глядя при этом почему-то на Воркутинского, неприязненно и даже с ненавистью.
– Действительно закрыта, Таисия. Я был там полчаса назад, покупал хлеб для Пелагеи Федоровны, так отпускать не хотели, кассу, говорят, закрыли, – подтвердил Воркутинский.
– Вы такой добрый, Григорий! – воскликнула Таисия, оставив наконец пса в покое и распрямляясь.
– Невинное пионерское детство вспомнил, – процедил сквозь зубы Северин.
– Какой же я добрый, Таисия? – сказал Воркутинский. – Я за этот батон такую историю выслушал, что хоть роман садись писать. А это мой хлеб.
– Почему вы, мужчины, так боитесь признаться в своей доброте? Все наговариваете на себя невесть что…
Тут Таисия взглянула в лицо Воркутинскому и убедилась, что нисколько не наговаривают. Доброты в нем не было и в помине. Два мужчины стояли, неотрывно глядя в глаза друг другу и все сильнее наливаясь ненавистью. Они синхронно перебирали пальцами, постепенно сжимая их в кулаки, и вдруг, как бы спохватившись, одновременно засунули руки карманы, от греха подальше. Таисия, откровенно наслаждавшаяся сценой, тоже почувствовала предел.
– Ну что вы, мальчики, как петухи… – сказала она примирительно и положила руку на грудь Северину.
Северин явственно вздрогнул, завертел головой, влево, вправо, вверх и наконец вниз, на наручные часы. Было 20.27.
– Ты чего, Мома, вспомнил что-нибудь? – обеспокоенно спросила Таисия.
– Нет. Послышалось.
– Шаги командора? – с усмешкой спросил Воркутинский, лицо которого разгладилось и приняло свойственное ему обычно выражение пытливого и немного ироничного наблюдателя жизни и человеков.
– Если бы… – раздумчиво протянул Северин, уже и думать забывший о Воркутинском и их стычке. – Нечто похуже…