Гитлер_директория - стр. 9
«Или сей же час выкинуть этого актеришку из партии, пока я еще могу… Или он сам тут все “выест”», – сказал себе Дрекслер.
Но сила захватившей его ненависти и какого-то жутковатого предвиденья так не соответствовали реальным обстоятельствам, что он… промолчал.
Весна 20-го не принесла Германии облегчения. И хотя война была окончена, немцы никак не могли зажить в гармонии с природой: март стоял солнечный, лопались почки; бульвары дразнили унылых мюнхенцев яркими узорами из фиалок и крокусов… Но даже здесь, на мягком и приветливом юге, люди были мрачны: старики унылы, молодые озлоблены. У Германии, какой она вышла из войны и Версаля, не было будущего – это понимали все. Но, виновная перед всем миром, Германия еще сохраняла гордость. Она, как попавшийся в сети дикий зверь, совершала беспорядочные, на первый взгляд, телодвижения, не то выдираясь на свободу, не то сильнее запутываясь. Германия вступала в полосу путчей.
В течение недели страну судорогой сводили попытки Каппа, Эрхарда и Людендорфа, двинувших Добровольческий корпус и части рейхсвера на Берлин, свергнуть коалиционное правительство Веймарской республики. Вершиной этого путча, названного потом «Капповским», был захват Берлина, отъезд в Штутгарт президента Эберта и провозглашение журналиста Вольфганга Каппа военным диктатором.
Прожженный бюрократ и трус Эберт намеревался просто прикрыть лохмотья на израненном теле Германии добротным сюртуком буржуа; милитаристы, вроде Людендорфа, – снова напялить ей на голову стальной рыцарский шлем. Против того и другого восстал здравый смысл немецкого пролетария, на которого плевать было всем. В Германии началась всеобщая забастовка; около пятнадцати миллионов человек сказали путчу нет; путчисты залили Рур кровью, но и сами канули в «лету национального позора». После этих событий Независимая социал-демократическая партия Германии начала стремительную трансформацию в Коммунистическую партию, и все попытки высоколобых экономистов доказать, что социализм как общественный строй нежизнеспособен, провалились. Социализм сделался национальной идеей немецких рабочих – той единственной силы, которая, осознав себя, могла бы решать судьбу страны.
«Я знал, что делал, еще 20 февраля потребовав переименования Немецкой рабочей партии в Национал-социалистическую рабочую партию, – радовался Гитлер. – Я знал что делал, втолковывая вам мои 25 пунктов, в которых собрано все, все, черт подери, что может привлечь массы. Вы еще не поняли, как это важно, чтобы в программе партии было собрано все?!»