Гипноз и наркоз - стр. 22

А потом я забеременела. Это случилось настолько на ровном месте (лечение давно было брошено), что я сказала своей подруге – что-то у меня грудь побаливает, похоже – плохо мое дело, пожила и хватит. Цветочек мой тогда весь подобрался, все сухое отряхнул и словно задумался. А мне сказали – беременность восемь недель.

Я носила этого ребенка как знамя, наступила осень, и он уже пинался, потом пошел снег, и живот уже мешал надеть ботинки, а цветочек мой вдруг пошел в рост и оказался изумрудным и пышным, и выбросил тонкие, как ниточка, побеги, каждый в крошечных белых цветочках, и цвел всю зиму, и когда я уехала рожать моего ребенка, он цвел, и когда я вернулась – он все еще цвел, и через год после этого он тоже меня поздравил.

Он и теперь, спустя столько лет, прекрасен, свеж и могуч, хотя цвести ему больше не о чем, у нас теперь и без него есть кому цвести.

Когда я была еще более молодая и прекрасная, у меня было две жизненные цели – поднять бабла и выйти замуж за курчавого брюнета высокого роста.

Один курчавый брюнет уже прошел к тому моменту через мои руки, но оказался бракованным – бабла он поднимал мало, бестолково, а главное – для себя, а не для меня, это с моими задачами монтировалось плохо. Поэтому я была вся в поиске, перестройка шла к концу, до путча оставалось шесть недель.

Новый курчавый брюнет смотрел на меня двенадцать остановок подряд, я ехала в Меншиковский дворец вести вместо кого-то заболевшего экскурсию для немцев, изучающих русский язык, нашли что изучать, я ехала в троллейбусе и давилась пирожком, пообедать было нечем. Брюнет смотрел, как я жую. Не знаю, о чем думал брюнет, а я думала то же, что думаю всегда – соображай быстрей, идиот, мне через две остановки выходить.

Брюнет вышел вместе со мной и зашагал следом. О, подумала я. Гляди-ка, сообразил. Брюнет дошел до входа и вошел за мной. Он был в этой группе экскурсантов, о, подумала я, это судьба, подумала я и после экскурсии не помчалась на остановку, а села покурить. Теперь было не до шуток, дело было серьезное.

Курчавый брюнет высокого роста оказался родом из Базеля, и ботинки на нем были ручной работы. Он присел рядом и спросил, не займусь ли я с ним русским разговорным. Я сказала «Да», и мы пошли в кабак. Кабак в те времена, если кто не в курсе, представлял собой погребок с дерматиновой мебелью, где самой козырной закуской в меню был шпротный паштет по цене осетрины. Мы много курили и смеялись, выпили много коньяка, богомерзкого на вкус, а потом я дала ему свой адрес.

На следующий день он явился на урок. Мы занимались русским разговорным, хотя я и тогда не представляла, как его преподают, и сейчас без понятия. Я ему просто давала темы для дискуссий, он дискутировал сам с собой, а я прикидывала, что взять с собой, а что продать и кому. Вечером снова был кабак, коньяк и шпротный паштет. В тот же день я выставила за дверь своего тогдашнего бойфренда, нежного инфантила со склонностью к стихосложению.