Гильза с личной запиской - стр. 3
Витьке казалось, – и, наверное, это и на деле было так, – что когда работает партизанский аэродром и появляется кукурузник, приведенный с Большой земли веселым летчиком Мамкиным, немцы никогда не смогут сломать их; в крайнем случае, если совсем будет худо, Климович улетит с Сашей Мамкиным за линию фронта, к своим. Кукурузник – машина выносливая, народу забрать может много.
Аэродром, на котором базировались эти славные трещотки-кукурузники, располагался в Смоленской области, откуда Саша и прилетал. Причина того, что он каждый день появлялся в партизанском отряде, была объяснима очень легко, даже более, чем легко, хотя и имела трагический цвет. Месяц назад разведчики принесли в отряд сведения, что обычный детский дом, находившийся под Полоцком, немцы ни с того ни с сего поставили на фронтовое довольствие и начали усиленно подкармливать ребятишек. Причем не просто усиленно, а дело довели до того, что в рацион питания включили даже шоколад: то-то детишкам было радостно – каждый день калорийные шоколадки кушать…
Но радости, честно говоря, было мало, такая забота очень обеспокоила партизанского командира Сафьяныча – бородатого, черноглазого, с крепкими руками, – Сафьяныч запросто рвал лошадиные подковы.
Умением своим он, конечно, особо не хвастался, но при случае свой фокус-покус мог показать и удивить им какого-нибудь посланца из Москвы. Фамилия его была Сафьянов, в прошлом он считался очень неплохим учителем физкультуры, сейчас так же неплохо командовал отрядом. От фамилии пошло и прозвище, которым языкастые партизаны пользовались в речи чаще, чем фамилией командира.
Редкостная немецкая забота не выходила из головы у Сафьяныча, и он решил поподробнее узнать, что же все-таки стоит за ней? Не может быть, чтобы судьба голодных детишек-сирот так беспокоила немецких интендантов и штабистов.
Детишек в доме под Полоцком было ни много ни мало сто пятьдесят душ. Причем возраста самого разного: от десяти лет до двенадцати. Несколько человек из детдомовских старожилов были постарше.
Сафьяныч уже сталкивался с немецкой бережливостью, с заботой и умением сберечь съедобный корешок на завтрак: мороз по коже бежит от такой заботы.
В Тростенецком лагере, например (после войны выяснилось, что в этом «сельском» лагере было уничтожено двести тысяч человек, по адской жестокости своей он находился на четвертом месте после Освенцима, Майданека и Треблинки), мертвых на обычных телегах вывозили в поле и закапывали в мелких ямах на капустных и картофельных полях… Очень хорошо потом капуста росла, удивляла фрицев, они даже рты распахивали настежь: кочаны урождались, как гигантские тыквы – настоящие дирижабли, воздушные шары, на которых до войны в Белоруссии катали зевак, а еще лучше росла картошка – жирная, рассыпчатая. Настоящая бульба, которую немцы очень любили.