Гидра - стр. 16

Так ковалась большевистская воля к победе.

И вы, сегодняшние москвичи и гости столицы, спускаясь в чудо света – метро имени товарища Кагановича, – вспомните тех, кто погиб за вас! На чистых и светлых станциях в ожидании поездов прочтите их имена, высеченные в граните, повторите, словно молитву: Ферсель, Симонов, Тарасов, Иванчук! Это они – и сотни других, безымянных – подарили нам мир, изгнали чудовищ, объединенные любовью и преданностью к партии и к нашей родной земле.

Г. Аникеев

– Вы, молодой человек, куда котлету руками жрете? Я здесь для чего? Вилку бы попросили, это вам, знаете ли, не подворотня.

– Простите, больно она вкусная.

– Больше так не делайте никогда.

– Я выпивший.

– Ничего страшного. Может, вам существеннее чего?

– Да куда. Тут всего пятьдесят грамм.

– Где пятьдесят, там сто. Ну ладно, не буду приставать. Апчхи.

– Будьте здоровы.

– На акацию.

– Какая акация. Тополиный пух, может?

– Точно. Апчхи. Пух.

Женщина в накрахмаленном фартуке села на табуретку, и буфет скрыл ее всю, кроме тугой гульки волос. Глеб облизал пальцы и развернул к себе солонку, изображающую повара. У повара не было рук – отломали садисты.

– Соболезную, – пробормотал Глеб. Сквозь пыльные стекла лился солнечный свет, и теплый ветерок раздувал кучки искомого пуха. Со своего места Глеб отлично видел здание редакции и прекрасно знал, что рано или поздно придется идти на поклон к Мирославу Гавриловичу. Знал, но оттягивал момент.

За соседним столиком шуршал «Правдой» усатый гражданин. Глеб глянул на передовицу и закряхтел:

– Лаос, а! Ужас что творится.

Усатый разговор не поддержал. Посасывающая чай дама с почти такими же усами, как у гражданина, посмотрела на Глеба словно на законченного алкоголика.

А почему, собственно, «словно»? Пусть не законченный, но, так сказать, в процессе. В десять утра во вторник уже подшофе. Все из-за снов – надо же на кого-то свалить вину, так пусть виноватым будет Морфей. Кошмары вернулись, снова и снова прокручивались события двадцатиоднолетней давности. Снова и снова умирал Мишка Аверьянов, а Глеб улепетывал от чудовищного попа, как жалкий трус…

Из Москвы, из погожего июньского дня, Глеб перенесся в городишко на берегу Дона. Рыбная котлета встала костью в горле. Мишку не нашли. Может, не искали, а может, действительно съездил милиционер к проклятой церкви, убедился, что она наглухо заколочена, и записал семиклассника в пропавшие без вести. Был Мишка, и нету. А церковь есть, и бог на иконе есть – Глеб думал о нем постоянно, ночью казалось, что поп прячется под кроватью, сжимает в лапе шпильку и ждет своего часа…