Герои Сирии. Символы российского мужества - стр. 7
Вот снова движение застопорилось. А когда вышел из Дома офицеров местный митрополит и сел в черный лимузин, находящийся у порога, все поняли: что-то в Доме офицеров происходило. А потом пробежало: «Митинг провели. Выступал владыка, говорили военачальники…»
От этого стало немножко не по себе.
Случилось действительно трагичное событие. Люди пришли проводить и склонить головы. Все видели естественную реакцию простых людей. Звучавший в моей голове Высоцкий, как лакмусовая бумажка, высвечивал и накладывался на происходящее. Он совпадал с чувствами людей, сливался с ними своей подлинностью.
Высоцкий в свое время противостоял всей фальши, вранью, всему официозу. Противостоял подлинностью чувств при жизни. Теперь он снова противостоял.
Люди шли не потому, что кто-то одобрял – не одобрял власть, а шли, понимая, что сложил голову свой молодой парень, выходец из народа, его кровь и плоть, да и сложил за правое дело.
Присутствовало ощущение какой-то правды, с которой человек хочет быть. Он не хочет быть с чем-то фальшивым.
Смерть человека, который такое решение принял, на что пошел, это воспринималось, как нечто человечески подлинное.
И люди ждали…
Снова потекли ручейки людей через металлоискатели. Кто только не шел! Даже колонна из полицейских. Они дожидались. У них тоже в свое время гибли сослуживцы в Чечне, а теперь, в мирное время – на посту. И кто-то тоже был героем. Только если подвиг Романа облетел и всколыхнул всю страну, то подвиг полицейского мог остаться в тени.
Я не припоминал случая, когда вот так по внутреннему порыву собралось на прощание столько людей. И не видно конца потоку. Прибывали новые и новые.
Время текло…
Вот два часа…
Два тридцать…
Вход в клуб обрастал венками.
Понял: «Не хватило места в зале и их выставили на улице».
Вот поднялся по ступеням, вошел в холл, наполненный военными летчиками, и в потоке людей двигался на звуки тихой мелодии.
Оказался в зале, увешанном красными полотнищами. Вдоль одной стены в ряд друг к другу жались венки, которые углом уходили на другую стену, и там на рядах стульев сидели близкие летчика.
По центру стоял почетный караул и между солдатами на постаменте отливал лаком покрытый знаменем гроб с летной фуражкой наверху.
Люди шли по двум алым дорожкам.
Вот к гробу подошла бабушка и положила две гвоздички.
Вот – омоновец сделал руки по швам.
Мужчина в куртке с капюшоном остановился и, посмотрев на родных летчика, поклонился.
Люди шли потоком…
Наконец приблизился и я. Невольно в глазах бежали венки по стенам. Их было с полсотни. «А еще на улице», – вспомнил я венки при входе.