Герда Таро: двойная экспозиция - стр. 37
Одно из таких бесполезных разоблачений случилось еще в первые годы жизни Герды в Лейпциге… да, шел 1930‑й и было холодно. Ослепительная девушка из Штутгарта еще не была частой гостьей в мансарде Георга Курицкеса, где она сейчас сидела по‑турецки на паркете (в льющемся сквозь слуховые окна свете ее ноги смотрелись лучше, чем на пыльных коврах в гостиной Дины Гельбке), и Вилли украдкой на нее поглядывал. Тонкая шея тянулась из‑под идеально уложенного боба а-ля гарсон, накрашенные красной помадой губы были сжаты в тонкую линию, как у внимательной школьницы, а в глазах вспыхивали презрительные искорки, перебиваемые проблесками зеленой радужки.
Они обсуждали, как им справиться с организацией Национального дня молодежи в Лейпциге и как привлечь прогрессивных студентов, которые не входили ни в какие партии, и вдруг Георг вскочил на ноги. Как можно оставаться слепыми и нерешительными, раздраженно заговорил он, когда большинство рабочих третьего промышленного города Германии пока еще не поделились на тех, кто сохранил рабочее место, и тех, кто его потерял, они все еще единодушны в понимании того, что своей нищетой обязаны капиталу и его прислужникам, которые промышляют повсюду?! В Германии капиталисты нажились на войне, на гиперинфляции, процветали в золотые двадцатые. Но канцлер Брюнинг переложил убытки от кризиса вовсе не на стальных баронов и уж тем более не на Гинденбурга и прочих генералов, у которых надо бы конфисковать поместья и отправить куда подальше, где они могли бы стрелять только по кабанам. Куда там! Эти паразиты в мундирах и производители пушек сговорились свалить на немецкий народ долги войны, которую они же и развязали. А Брюнинг был их послушным орудием, и тиски его драконовских мер давили рабочий класс и ветеранов – пушечное мясо, которому повезло вернуться с фронта.
Георг смотрел в сторону Герды, Герда смотрела в сторону Георга. Когда она подняла на него глаза, ее взгляд стал кротким, как у человека, жаждущего услышать продолжение сказки от великого сказителя, который знает, как не потерять внимание слушателей, как не дать их охватить первобытному страху, предшествующему развязке.
И тогда пришли волки. Они множились, потому что их недооценили, посчитали хоть и хищными, но примитивными животными, спутали с немецкими овчарками, которых можно приручить и использовать для своих нужд. Они бы и близко не подошли к домам, если бы не голод. И не только мелкие лавочники, инвалиды войны, люмпены и преступники попались в сети коричневорубашечников. Теперь на каждом заводе, складе, стройке, в каждом доменном цехе, где закрыли или сократили производство и рабочие места, единая масса пролетариата расслоилась. Голод – плохой советчик, а отчаяние – еще хуже. Голод и отчаяние работают на фашистов и на их уже далеко не тайных сторонников. Дамы из высшего общества уже соревнуются, кто из них сможет накормить до отвала Гитлера, назло рабочим, которых их мужья оставили без средств к существованию.