Георгий Димитров. Драматический портрет в красках эпохи - стр. 91
В Берлине Димитров снова бродил по книжным развалам. Купил и отправил в Софию собрания сочинений Куприна, Лермонтова, Тургенева,
Чехова. То ли в Вене, то ли в Берлине он приобрёл увесистый том в тёмносером переплете – «Болгарско-французский и французско-болгарский словарь» профессора Маркова. Для этой покупки существовала веская причина. Кабакчиев рассказал, что Ленин с интересом просмотрел подаренную ему болгарскую партийную литературу и проявил интерес к болгарскому языку. По просьбе Ленина Кабакчиев даже пытался достать для него словарь, но не сумел. И вот, увидев словарь, Георгий тут же вспомнил об этом.
Из Берлина в Росток, затем пароходом через Хельсинки в Петроград и поездом в Москву – таков дальнейший маршрут Димитрова. Сохранилась почтовая открытка, отправленная им из Хельсинки в Вену 23 марта 1921 года (возможно, так было условлено заранее). Это означает, что в Москву он прибыл в самом конце марта или в начале апреля.
В итоге путь от Софии до Москвы занял целых три месяца, включая промежуточные остановки, дополнительные поездки и пересадки. Этого времени вполне хватило для того, чтобы греческий коммерсант Соломон Йозеф бесследно исчез, а Димитров вернул себе свой прежний облик и статус.
«Отечество трудящихся всех стран»
После Вены и Милана холодная и тёмная Москва производила впечатление удручающее. Из окон бывшей гостиницы «Люкс», превращённой после революции в общежитие Коминтерна, виднелась Тверская с сугробами снега, заколоченные досками парадные подъезды, столбы с обрывками электрических проводов. С наступлением темноты жизнь столицы почти замирала. Обыватели, опасаясь грабителей, торопились запереться в своих домах.
А коридоры и лестницы общежития Коминтерна по вечерам оглашались хлопаньем дверей и громкими голосами разноязыких постояльцев. В комнатах при тусклом свете лампочек шли острые дискуссии. Каждый приехавший из-за границы подвергался перекрёстному допросу: жильцы «Люкса» надеялись обнаружить в их рассказах признаки близкого революционного взрыва. Но мировая революция запаздывала. Более того, и в судьбе русской революции наметился драматический надлом. То в одном, то в другом месте страны, продолжавшей жить по законам военного коммунизма, вспыхивали восстания крестьян, озлобленных постоянными реквизициями продуктов труда и действиями вооружённых продотрядов. На их подавление бросали армейские части. Мятеж случился даже в Кронштадте – цитадели революционной Балтики. На заводах стала популярной «волынка» – откровенный саботаж под видом непрерывных митингов. Инфляция достигла фантастических размеров. Взамен отменённых денег правительство выпускало новые и новые расчётные знаки с угрожающе растущим числом нулей. Однако и на них почти ничего нельзя было купить, поскольку предметы первой необходимости распределялись по строгим нормам.