Георгий Димитров. Драматический портрет в красках эпохи - стр. 53

Возможно, знаменитый германский канцлер и не говорил о местонахождении порохового погреба Европы, но другое столь же ёмкое умозаключение об этом регионе принадлежит именно ему. «Если в Европе начнётся война, – предположил однажды Бисмарк, – то она начнётся из-за какой-нибудь проклятой глупости на Балканах». В клубке балканских «проклятых глупостей» Болгария оказалась столь важной геополитической ниточкой, что вытянуть её хотели обе соперничающие группировки – Антанта (Франция, Россия, Англия) и Тройственный союз (Германия, Австро-Венгрия, Турция). Однако Болгария, как разборчивая невеста, не торопилась объявлять о своём выборе, хотя то, что её государственный корабль разворачивается в сторону Тройственного союза, стало очевидно, когда правительство заключило договор о пятисотмиллионном займе с германским банковским консорциумом. Оппозиционные буржуазные партии, ориентировавшиеся на Антанту, бурно протестовали в Народном собрании – они предпочли бы взять деньги у французских Ротшильдов.

Правящая элита Болгарии не расставалась с мыслью о реванше за потерю значительных территорий. «Моя месть будет ужасна!» – угрожающе произнёс царь Фердинанд сразу после подписания мирного договора по итогам Межсоюзнической войны.

Шестнадцатого июля 1914 года болгарские газеты напечатали сообщение: «В ПОСЛЕДНИЙ ЧАС. ВЧЕРА ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ ДНЯ БЫЛА ОБЪЯВЛЕНА ВОЙНА МЕЖДУ АВСТРО-ВЕНГРИЕЙ И СЕРБИЕЙ». Европейский пожар стал быстро распространяться: в войну вступили Германия, Россия, Франция, Бельгия, Англия, Турция… А Болгария выжидала. Царь Фердинанд и министр-председатель Васил Радославов торжественно заявили, что страна будет сохранять строгий вооружённый нейтралитет. Либеральная газета «Народни права» выстреливала подчёркнуто бесстрастными заголовками: «Успехи России», «Успехи Германии», «Победы сербов», «Победы австрийцев». Однако подлинные политические взгляды доктора Радославова нет-нет, да и прорывались на печатные полосы: то появится «Радость в Берлине», то «Разбитые сербы». Мало-помалу насаждались и антирусские настроения. Однажды Георгий с возмущением показал Любе корреспонденцию о празднествах на Шипке, автор которой «забыл» упомянуть, что здесь сражалась русская армия.

Война породила кризис в международном социалистическом движении. Раскол прошёл по линии отношения партий к правительствам своих стран, начавших военные действия. Продолжать ли классовую борьбу в условиях войны? Должны ли социалистические депутаты национальных парламентов голосовать за военные кредиты? Как соотносится патриотический долг гражданина с интернационалистскими убеждениями социалиста? Эти и другие принципиальные вопросы, прежде составлявшие предмет теоретических дискуссий, перешли в область политической практики. Партии оказались в трудной ситуации выбора. И хотя в решениях последних международных социалистических конференций было записано, что никакой «народный интерес» не может оправдать войну, ведущуюся ради прибылей капиталистов и амбиций династий, что социалисты должны использовать кризис, создаваемый войной, и возмущение масс для ускорения падения капитализма, – большинство партий II Интернационала поддержали правительства своих стран. Социалистические партии к тому времени уже основательно вписались в государственную политическую структуру, и охотников менять статус члена парламента на судьбу подсудимого, подобно русским депутатам-большевикам, оказалось мало. Да и патриотические чувства партийных лидеров оказались сильнее, чем приверженность интернационалистским резолюциям.