География времени. Повести и рассказы - стр. 6
Увы, у Природы есть только Свет и Тьма, День и Ночь, а полутона нестойки. Впрочем, люди дерзки и не во всём согласны с Природой: чтобы потеснить Ночь, они придумали Вечер, который в Москве бывал всегда шумным от развлечений и ярким от электрических огней.
Проезжая мимо Зоологического сада, Софья Дмитриевна обратила внимание на афишу «Живая этнография». Что бы это могло быть? Посмотрим? На свободной площадке стоял чум, возле него – семейство самоедов: отец, мать, четверо их детей. Здесь же находилась пара запряженных в нарты оленей. Глава семейства – щуплый, узкоглазый человек с непокрытой головой, в короткой, без пол шубе – угрюмо приблизившись, произнес высоким голосом: «Пожалуйста, однако, кататься на олешках».
Они отказались и тут же ушли. Впечатление от чудесно прожитого дня чуть не испортил этот эпизод: мыслимо ли выставлять людей в зоосаде, как диких животных?!
– Да, милая, мир жесток, – говорил Алексей Арнольдович, когда они ехали в санях, – а смягчение нравов процесс длительный… Он взял её за руку.
– Может, в синематограф?
– Устала, – улыбнулась она ему, – хочется домой.
Принимая одежду, Глаша сказала:
– Не придёт Никита.
– Отчего же?
– К нему брат из деревни приехал. Третий день пьют. Его уж и околоточный стращал, что из дворников выгонят, а тому всё нипочём.
– Ну, так скажи Василию, швейцару.
Глаша обидчиво взглянула на Алексея Арнольдовича. В ней было много света: золотистые волосы, пшеничные брови, рыжие конопушки, жёлтые глаза, – и это, увы, не делало её красавицей. Софья Дмитриевна оттого жалела её; сама же она, к тому же рослая, широкой кости, нисколько не смущалась своей некрасивости. Глаша вообще была девушкой бойкой.
– Что же я, барин, недогадливая что ли? Только Василию Степановичу спину скрутило, никак не может.
– Ну ладно, обождём, не горит же, – отбросил Алексей Арнольдович мысль о зеркале. – Верно, Софи?
Однако, судя по тому, что Алексей Арнольдович тут же направился в спальню, эта мысль, как порой и случается с пустяковыми мыслями, вовсе не улетучилась, а, наоборот, втиснулась в мозг. Софья Дмитриевна последовала за мужем.
Алексей Арнольдович немного постоял перед зеркалом, видимо, в очередной раз, поражаясь его размерам, потом решил заглянуть за него, чтобы увидеть крепление на стене. Он взялся с одного края за тяжелую оправу, слегка потянул на себя – и… зеркало отъехало вместе со стеной, как если б оно было дверью. Алексей Арнольдович и Софья Дмитриевна застыли в том оцепенении, которое наступает, если рассудок встречается с непостижимым. Из оторопи их начал выводить свет, точнее осознание того, что он горит где-то там, в глубине открывшегося пространства. Видя, что Алексей Арнольдович собирается шагнуть туда, Софья Дмитриевна воскликнула: