ГЕНРИХ САПГИР классик авангарда. 3-е издание, исправленное - стр. 12
Свидание
........................
................
................ <…>
............................
.....
......
И вдруг – соседи, муж, ребенок,
Комната полна пеленок. <…>
Муж в ярости:
– Что это значит?!
Где до сих пор ты шлялась, шлюха?!
– Гу-гу-гу – гудят соседи. <…>
Постой, она же здесь была.
Ее ищу я, беспокоясь.
– ВНИМАНИЕ
ОТХОДИТ ПОЕЗД.
Иду по длинному перрону.
Бегу по шпалам.
Мчусь по кочкам.
Кричу последнему вагону:
– Прощай!
И машут мне платочком>[75].
Обратимся к нескольким характерным фигурациям абсурдизма в книгах «Голоса» и «Молчание».
Пример 1. Стяжение «высокой» литературы с культурными и бытовыми реалиями советской действительности: «Начинается премьера – / Драма Шекспира, / Мольера / И Назыма Хикмета. / Героиня Джульетта, / Дочь короля Лира,/ Любит слесаря Ахмета. / Ахмет не любит Джульетту. / Ахмет встречает Анюту. / <…> / И хохочут фурии / В храме бутафории / И визжат эринии / У трамвайной линии» («Премьера», кн. «Голоса»)>[76]. Здесь в тексте абсурдистски закодировано имя «Анна Ахматова» и его культурологическая аура. Фурии и эринии – римские и греческие богини мести – обречены на банальность и беспафосность советского бытия (см. также стихотворение Ильи Сельвинского «Портрет моей матери» (1933): «И все выстраиваются по линии, / Как будто в воздухе летят Эринии, / Богини материнских прав».)
Пример 2. Абсурдно-ассоциативная игра словами и смыслом: «<…> – За здоровье армянина! / – Ты мне друг, враг? / – Я тебе брат, Брут! // – Русским не простим обиду! / – Грек / Воюет за свободу! / – Суд – хороший человек («Грузинская застольная», кн. «Голоса»)>[77]. Комическая абсурдность здесь замешена на реальных исторических событиях и межнациональных отношениях народов СССР.