Гении тоже люди… Леонардо да Винчи - стр. 29

– А однажды, вскоре после замужества, нас почтила своим неожиданным визитом мама Стефано. Понаблюдав за мной на кухне – а я как раз только вернулась домой, еле держась на ногах от усталости, и пыталась сообразить ужин – она вдруг как-то очень серьезно спросила меня: «Милочка, а ваши родители, случайно, не древние греки? Нет? Странно. А откуда же тогда взялась такая безрукая Венера?»

Я потом проплакала всю ночь. А через 9 месяцев на свет появился ты, Марко. Тогда тетушка Ортензия – старшая моя сестра – по доброй традиции вывесила на входной двери нашего дома голубой бант – с вышитым на нем ангелочком и твоим именем. Она сказала, что таким образом мы сообщим соседям о рождении нового человечка, чтобы разделить с ними радость в этот особенный день. Голубой же цвет – цвет нашего итальянского неба – это взывание к Богу, чтобы он защитил новорожденного.

Романтический период наших встреч, влюбленности и поэзии как-то быстро подошел к концу. В наши отношения ворвалась жизнь, совместная жизнь, с ее бытовыми проблемами и малоприятной прозой. Прожили мы вместе не долго и расстались, когда тебе было полгода, хотя, наверное, мы могли бы быть идеальной парой, если бы не он… Не разделяя и не понимая моих творческих интересов, он не мог выдержать моих частых разъездов, всех этих, как он говорил, шика и гламура, дефиле, шквала фотосессий и подиумов, кастингов и вечерних ужинов со спонсорами. Он хотел, чтобы я бросила работу и занялась твоими пеленками и кашами. Дома он требовал, чтобы на кухне я находилась в строго определенном виде: в длинном фартуке и с туго повязанной на голове косынкой, полностью скрывающей волосы. Никаких маленьких кокетливых передничков он не признавал. Причем он был категорически против синтетики, которую я так любила.

– Ты не будешь носить синтетику никогда и нигде, – говорил он. -От нее пятна не отстирываются. И это вредно! Одежда должна быть только из натуральных тканей!

Я же в большинстве случаев делала все по-своему, так, как мне было удобней.

– Ты очень упряма, – сказал мне однажды Стефано, – и это далеко не лучшая черта твоего характера.

– Но и не самая худшая, – ответила я.

Все-таки, твой отец, Марко, был странным человеком. Сначала он говорил мне: «ну, я тебя перевоспитаю», а потом: «а ты раньше не была такой стервой»!

Как-то зимой я простудилась и слегла с температурой. Мне захотелось обыкновенного человеческого тепла, заботы и понимания. Стефано в это время занимался какими-то другими делами. Когда я сказала ему, что чувствую себя отвратительно, болит голова, горло и ломит во всем теле, он, мне показалось, воспринял мои сопли как личное оскорбление: «Не стыдно ли тебе жаловаться?»