Где живет Водяной - стр. 6
– Может, Ваньк, на окуня поохотимся?
– Давай! – загорается сын, но тут же поправляется. – Только отцеплять окуня сам будешь.
– Договорились, но первого поймаю я.
Поспорили с сыном. Насадили червей, приготовленных для хваленых карасей, и забросили снасти. Но как бы я ни хитрил, ловя и со дна, и в полводы, и, забрасывая, прикусив язык, точно в дальнее окошко среди кувшинок, первый окунь оказался Ванькин, а я тягал сорожек, почему-то забывших, что летом вкуснее мучное или опарыш. Не поймешь их…
– Бог в помощь, – послышалось откуда-то сверху. Там стояли два паренька. – Как рыбалка?
– Да, балуемся, – неопределенно мычу я с ужасом, что парни увидят мой улов взрослого человека.
– А можно тоже попробовать?
– Так мелочь же.
– Все равно интересно.
– Ну, валяйте вон его удочкой, а он поужинает пока.
Они по очереди с увлечением тягают мелкую рыбешку и отрываются с трудом лишь, когда сын не на шутку взбунтовался, дожевывая копченую колбасу.
– Да я и есть-то не хотел. Буду рыбачить!
– На, держи, рыбак, – нехотя возвращают снасть парни. – А мы пойдем сено грузить. Искупаться приходили, – почему-то объясняют они и уходят, так и не искупавшись…
Обратно мы неслись уже в ночь. В лица колко тыкалась мошка, ледяной туман лежал в росных низинах, где бродили, спотыкаясь о кочки, зачарованные коростели-дергуны. Заря давно опала за дальний лес, и теперь лишь отливала в высоком небе прозрачной зеленью, над которой в черном тяжелом бархате проглядывались звезды. Ночь, летняя ночь, пахнущая мокрыми лугами, свежим сеном и ромашкой, неслась нам навстречу. И не было ничего лучше этого быстрого ее скольжения в знобкой и неподвижной тишине. Сын, замерев, молча, глядел вперед. Его легкие волосы, пахнущие тем же сеном, щекотали мне подбородок, отдуваясь встречным потоком.
А дома Иван неожиданно заявил, что поймал больше меня… И это было бы правдой, если приплюсовать ту рыбу, которую ему наловили парни-косари. Но я не стал его переубеждать…
Когда заря с зарёю сходится
Просто было утро
Коротки летом ночи. Едва отгорел вечерний закат багрово-алой звенью, притихли на время птицы, остановилась черная вода, придавленная мягкими сумерками, а уже открылся восток неярким светом, словно умытый лик приходящего всегда Начала. И с этим теплым светом проявились цвета и звуки. Веснушчатая от желтых кубышек река подернулась седым туманом, лениво ползущим с росных лугов. Прошло какое-то время… Пепельно-серый и вялый, он, туман, вдруг стал прозрачным и озолотился насквозь первыми солнечными лучами. Вздохнул ветер, и туман заскользил над парной водой легко и вольно. В глубокой бокалде-круговерти шлепнул торопливый хвост, а потом ударил уже гулко и тяжело, пуская круги на зеркальной воде. Золотой крутобокий лещ-лещедка поднялся к поверхности в игривой истоме? А может, нежногрудая Русалка-берегиня всплеснула в сонном испуге, сторонясь пучеглазого Водяного – голого старика?.. «Ир-ра, ир-ра!», – гулко и утробно отозвалась под берегом всполошенная лягва. И, словно по команде, взорвался окрест лягушачий азартный хор, отчаянно, словно в последний раз… Эти резкие звуки на время нарушают звенящее безмолвие. Но опять тихо, лишь шепчутся камыши, и тоскует вдалеке кукушка, может быть, лицемерно сожалея о подкинутом малыше кукушонке?.. Ку-ку…ку-ку… Печально и вековечно вплетается этот стон в белотелые березняки, звонно отдается в зеленоглазых чистых борах и черных ельниках, а потом гаснет в мелколесье-чапыжнике. Летнее утро…