Где нет зимы - стр. 3
Люся шла в соседнем ателье под списание. Ателье закрывали, и директорша его предложила бабушке забрать старый манекен. С этой директоршей было совсем смешно: она на саму себя у своих мастеров не шила, а носила все к бабушке. Ателье было передовое, молодежное, швей туда брали сразу после училища, у них то собрание комсомольское, то субботник, а шили, бабушка говорила, так себе. На нестандартную фигуру шить даже и не брались. А бабушка бралась и директоршу, даму внушительной красоты весом в сто двадцать кило, обшивала так, что нигде не морщило.
– Она у меня как картинка ходила, батальное полотно восемь-н>á-семь, – смеялась бабушка, вспоминая ту дарительницу манекена.
А Нюся молоденькая была. Ее продавали на рынке.
– Характер Нюсин мне понравился, – рассказывала бабушка. – Стоит скромненько так, молчит, на меня искоса поглядывает, а я-то чую, куда клонит. Возьми меня, мол, думает, возьми, вон я какая красавица…
– Шур, ну что ты глупости говоришь! «Смотрит, думает…» Она ж без головы у тебя! – возмущался я, когда был маленький.
– Сам ты без головы, Борька. Бываешь порой. Эх, что бы ты понимал!
Бабушка очень серьезно излагала девчонкам историю своих «барышень», и теперь я насчет «все это глупости» помалкивал. Теперь я с Шурой согласен: Дуся, Люся и Нюся, конечно, собеседницы плохие, но характеры яркие.
Девчонки слушали, головами крутили, пока наконец Кира не опомнилась:
– Ой, нам ведь газету надо делать!
Кира вообще в этой компании самая организованная.
И самая умная.
Но про Киру я потом расскажу, сейчас про бабушку.
Газету мы в тот раз сделали быстро, за час. Листья и открытки наклеили, учебники всякие нарисовали, в центре красивым почерком написали стихотворение подходящее: «Не смейте забывать учителей!»
Мне это стихотворение не понравилось: начинается прямо с лозунга, с повелительного наклонения, – но выбирала Кира. Кира у нас вообще с сильным характером, ей такое стихотворение под стать.
Опять я про нее. Решил же – сначала дорассказать про бабушку!
Ну, в общем, начало уже смеркаться, бабушка зажгла настольную лампу, поставила ее на пол – стало таинственно. Меня она отослала:
– Иди, Борька, приготовь нам чайку, что ли…
А когда я вернулся с закипевшим чайником, в комнате было ужасно накурено и бабушка пела девчонкам романсы.
Когда и как они перешли к пению, я с кухни не слышал, но сейчас Шура исполняла мужскую арию.
– Скажите, девушки, подружке ва-а-а-ашей, что я ночей не сплю, о ней мечта-а-а-аю! – выводила она своим хриплым басом, сидя в старом продавленном кресле, отведя руку с мундштуком в сторону и запрокинув лицо. Пела Шура всегда с закрытыми глазами и открывала их только тогда, когда закончит или когда собьется в тексте.