Где кончается порядок. Где начинается авиация, там кончаются дисциплина и порядок - стр. 9

Мы немножечко полетали, в окно посмотрели на двор занесенный снегом и, наконец, оказались на диване.

– Жил-был на свете Дед Мороз. Елку с игрушками Насте принес.

– Кстати, елка ребенку с тебя, – Тома уже в кресле с семечками.

– «Если ты сосчитаешь всех зверят, которые на елке висят, я исполню твое желание», – сказал Настеньке Дед Мороз. Давай посчитаем.

Дочь тут же выпростала ручку из-под одеяла.

– Зайчиков сколько на елке – три? Значит, три.

Мы загнули Настеньки три пальчика.

– Ежиков на елке три? Значит, три.

Мы загнали еще два пальчика.

– Ой, не хватает! А где же третий? Доставай вторую ручку – будем на ней считать.

Дочь хитро улыбается, головой мотает, ручку не достает.

– Ах так! Ты нарушила сказку. Я обиделся и с тобой не играю.

Поворачиваюсь набок и смотрю на Тамару.

– Обрати внимание, – говорю ей, – как стремительно растет наш ребенок. Ей уже мало идти в русле рассказа, она по своему усмотрению меняет сюжет. Вот чем она сейчас занимается?

Тома встает на цыпочки и заглядывает через меня на дочь.

– Пальчики свои рассматривает. Скоро уснет. Ты лежи, не шевелись.

– Как живешь без меня, жена? – шепчу я.

Тома укоризненно цокает языком – тихо, мол, ребенок засыпает.

Минут через десять я встаю, одеваюсь. Настя спит – Тома перекладывает ее в кроватку.

– Тебя покормить?

– Я домой.

– Вернутся не хочешь?

– Сюда нет.

– И долго ты собираешься так жить?

– Как только ты захочешь отсюда съехать, так семья наша сразу воссоединится.

– Совсем недолго осталось ждать, – печально кивает Тома.

Как трудно сохранять жизнерадостность, когда уходишь от любимой женщины. На душе снова мерзко. И некого винить кроме самого себя. Это я поверил Пашкову. Это я ударил тещу. Это я сейчас ухожу в метельную мглу от дорогих моему сердцу людей.

А снег все валил… А ветер все дул…

Не дойти до дома без перекура. Завернул в пивбар.

Какой-то пьянчуга прямо с порога:

– Угостишь пивком, воздушный флот?

– Перебьешься.

– Какие мы важные… – нарывается подлюга.

Мужик был в резиновых сапогах, которые были ему явно велики, имел тяжелый запах давно немытого тела, табачного дыма и перегара. В едва достигавшем колен потертом пальто казался грузным, почти толстым. Спутанная борода и нечесаные, с густой проседью космы, похоже, годами не знали ни ножниц, ни мыла.

Сегодня меня раздражала каждая мелочь. Просто поразительно, как чешутся руки стереть с заросшего рыла эту мерзкую ухмылочку алкаша. Врезать бы в челюсть, да так, чтобы он покатился по полу. Взял себе пива…

Опять эмоции. Чересчур часто они стали посещать в последнее время – не к добру это. Сейчас-то нервничать ни к чему. Вроде все устаканилось. Вот только семья…