Где кончается порядок. Где начинается авиация, там кончаются дисциплина и порядок - стр. 6
– Чехословакия – прекрасная страна.
– Я про народ говорю.
– Народ везде одинаковый – есть дерьмо, есть ниче.
– Ну, не скажи…
В конце концов, мы перешли в лабораторию вооружения и вяло стали стучать костяшками домино. Долог день до вечера…
Такие томительные безделия понуждали философские размышления.
Кто мы здесь? – маленькие винтики большой системы. Трутни в улье? – ну, те хоть маток оплодотворяют. Существа без цели в жизни, способные только в карты играть да костяшками о стол стучать?
Ну а что в этом плохого? Отрегламентированный самолет летает – выполняет учебно-боевую задачу. Скоро новый пригонят, и будет у нас работа. Жизнь продолжается – есть и от нас какая-то польза.
Только мне этого мало. Я не могу вести бесполезную жизнь – каждый час мне дорог. Надо что-то еще кроме осознания, что самолет имеет свойство гудеть в полете, и в этом есть моя заслуга. Все предопределено судьбой. Раз я здесь и свободен – в смысле, от текущих дел, надо заняться тем, о чем давно уже подспудно мечтаю. К черту газеты и журналистику! – суета сплошная. Буду писать книги – о себе, о том, что видел и знаю, о любви и пути человека к счастью… Вот как-то так.
Зима пришла. За окном метель. Собачья погода, надо сказать. И дело не в том, что ветер гонит снег по дорогам – просто скучно, и глазу не за что зацепиться. Неизмеримо легче, куда легче существовать пусть даже в мыслях в той жизни, которую я описываю в общей кожаной тетради – там и лето теплей, и зима веселей: будто сплошные рождественские праздники. Впрочем, чего это я…
Нет, методичное описание семьи моего отца в художественных рассказах не имело ничего общего с глупыми романтическими бреднями. Все это личное, и только личное. Стало личным с тех пор, как я решил стать писателем, но не в угоду толпе, а сам по себе – ни под кого не подстраиваясь. Вот как отец рассказывал, так и пишу, стараясь извлечь урок из ошибок родственников. Стараюсь быть объективным, чтобы не быть судьей – зная, что красные победят, не стремлюсь чернить белых. Да нет, наверное, еще даже объективнее – ибо писатель должен быть беспристрастным.
Прискорбные подробности гибели деда моего Кузьмы Васильевича, конечно, придуманы и даже, возможно, приукрашены – ибо не осталось в живых очевидцев, и не дошел до семьи рассказ о том. Но то, что он насильно был забран в колчаковщину и не вернулся из провального похода адмирала к Волге – факт.
Старший брат отца Федор удрал от насильного призыва в белую армию и волей-неволей стал сочувствовать красным. Никогда не был он сторонником и поклонником советской власти, но усердно работал на благо семьи, а значит крепил и ее – власть имею в виду, а не только семью. И погиб, защищая Родину от фашистского гада. Я любил и гордился Федором, как любил и гордился им мой отец.