Где кончается порядок. Где начинается авиация, там кончаются дисциплина и порядок - стр. 17

Все более прихожу к выводу, что нашу лабораторию невозможно обогреть трубами. Другое дело – радиаторы, но должно быть поскупились, когда монтировали здесь отопление. Возможно, летом здесь будет прохлада. Я сидел и дрог в зимних «ползунках» в комбинированной куртке и валенках с калошами. Ладони спрятал в «шубинках» – читать еще можно, писать никакой возможности: паста в ручке замерзла.

– Ну мы-то ладно, – ворчал Холодок, – наше дело военное: обосрался и стой. Тебе-то чего, Егорыч, торчать в ТЭЧи коли нет самолета?

На лице Алексея появилась мудрая улыбка человека, который немало пожил и многое успел повидать.

– Сходи к Турченку – пусть отпустит тебя домой. Обычное дело. Вон пилоты – нет полетов, они домой.

– Не удобно как-то: я не на сделке, а на окладе.

Я понимал, что заглатываю наживку, и отдавал себе отчет, что Холодок видит это.

– Давай я схожу.

В обед капитан Турченков заглянул в лабораторию.

– Кошмар! Как вы тут сидите?

– Так и мучаемся, – сказал Холодок. – Алька вон в первом корпусе у диспетчера задницу греет.

– Ты вот что, Егорыч, – сказал начальник группы. – Утром приехал – нет самолета, жопу в горсть и на отъезд. В одиннадцать машина от автобата идет через Увелку в город. Не хер тут сопли морозить, а то еще заболеешь.

Начальник вышел, я своему механику руку подал.

– Спасибо, Алексей Иванович.

– Всегда пожалуйста, Анатолий Егорович. Люди должны помогать друг другу.

Я понял, что снимать и ставить приборы на самолете в регламент придется мне.

– Но как ты сообразил – мне и в голову не пришло, что так можно.

– Видишь ли, давно известно: в летчики берут по здоровью, а в техники по уму. Чувствуешь разницу?

– Быть тебе техником.

– Сразу, как ты на пенсию уйдешь!

– Похоже, что раньше ты демобилизуешься – мне до шестидесяти еще четверть века.

Разговаривая, Холодок размахивал руками, играл голосом. Он оказался весьма красноречивым оратором. Я представил его адвокатом – получилось бы. Забывал о времени, внимая его рассказам.

На следующий день так и поступил – приехал в девять, уехал в одиннадцать. Заглянул к семье, но Настя спала. Общение с Томой тяготило – мы уже отвыкли от сантиментов. Не раздеваясь, ушел домой. Спокойная работа в авиации сделала меня другим человеком – как-то сказала Тома. Но она пока не может понять – лучше или хуже. Не знал этого и я.

Но новая моя работа мне нравилась, и только дурак захочет спрыгнуть с поезда, который несет его в светлое будущее. Это к тому, что я тоже хотел понравиться своей работе – вернее ее дателям, а еще вернее – начальству.

Как всякий настоящий трудоголик, я не нуждался в будильнике – просыпался и вставал тогда, когда это было нужно. Снегом забило и запорошило все дороги в лесу. Но от поселка по полю до леса дорога была пробита бульдозером и накатана автомобилями. Вот по ней я и бегал утрами. Хотя мои культыхания с припаданием на пострадавшую ногу трудно было назвать бегом.