Гайда! - стр. 52
Потом брат с сестрой стали замечать, что у Натальи Аркадьевны меняется характер: обычно строгая, требовательная к детям, она становилась все более равнодушной, порой даже безучастной и к ним, и ко всему, что происходило вокруг. Даже Аркашу перестала ругать, когда он начал пропускать занятия в училище. Нет, конечно, причины на то у него были уважительные: то в Совет надо зайти, то в большевистский клуб, то в редакцию «Молота», но никаких объяснений от сына мать даже не требовала, чего раньше и представить было невозможно.
– Адик, посмотри сюда, – сказала как-то Таля, протягивая брату исписанный знакомым почерком листок бумаги.
– Ну, смотрю. Это папино письмо. Ты хочешь, чтобы я его прочитал? – удивился Аркадий. – Ты ведь мне его уже показывала.
– Адик, посмотри еще раз! – не отставала девочка. – Обрати внимание на последние строчки!
Аркаша взял листок и вслух прочитал:
– «Крепко целую тебя, моя дочурка. Поцелуй за меня Адю, Олю и Катю, а также тетю».
– Ну, и чего тебе тут не ясно? – начал было возмущаться Аркаша, но осекся, так и не произнеся больше ни единого слова.
– Ясно? – тихо спросила брата Таля.
– Ясно, – ответил тот. – Ясно, что маму он уже не целует. Раньше никогда такого не было.
Какое-то время оба в растерянности молчали. Потом Аркаша посмотрел в глаза сестры – такие же светлые, как у него самого и у их отца, – и твердым голосом произнес:
– Не знаю, чем все это кончится. Но в одном я уверен точно – папа ни в чем не виноват!
Лицо девочки нахмурилось, тонкие, цвета спелой пшеницы брови сошлись на переносице, губы начали нервно подергиваться.
– Никогда ее не прощу! – воскликнула Таля.
По ее щекам покатились крупные слезы…
«Ну почему, почему все это происходит с нами? Ведь нам было так хорошо всем вместе, пока папа не ушел на фронт! – предавался размышлениям Аркаша, не замечая, что рукава рубашки, на которых лежит его голова, постепенно становятся мокрыми. – Неужели эта проклятая война во всем виновата? А может, дело вовсе не в ней, а в чем-то другом? Тогда в чем?»
Его веки начали слипаться, и Аркаша подумал о том, что надо бы все же перебраться из-за стола на папину кровать и как следует выспаться. В поезде он почти не спал. Состав несколько раз останавливался на разных станциях, одни пассажиры выходили из вагона, другие заходили в него, шебуршали, раскладывая свои вещи, громко разговаривали, курили. Где-то плакал ребенок.
Аркаша хотел подняться со стула, чтобы лечь в постель, но не смог пошевелить ни рукой, ни ногой. Ему почему-то показалось, что детский плач становится все громче и громче, и вот уже возле его уха раздается оглушительное «уа, уа, уа…»