Гайда! - стр. 27
Аркаша обратился в слух – уж очень интересно было узнать, что пишет об окончании войны газета, которую сам он никогда не видел.
– Да знаю я, что ты скажешь, – отмахнулся от Петровича Костя. – К нам летом мужик один приходил, все твердил, что правительство войну кончать не собирается и что мы, солдаты, сами должны ее прекратить. Офицеров своих не слушать, в атаки не ходить, с австрияками и германцами чуть ли не обниматься, брататься, значит. Мол, их тоже, как и нас, против воли в окопы загнали, и они тоже домой хотят – к мамкам, женам да детишкам.
Чтобы лучше видеть Петровича, Костя слегка приподнялся в постели и, опираясь на локти, продолжил:
– А еще мужик этот сказал, что он в такой партии состоит, которая одна против войны выступает и призывает немедленно заключить мир с германцами …
– Партия большевиков называется, – подсказал Петрович. – А главный у них – Ленин. Слыхал о нем?
– Да слыхал… – опустившись на подушку, сказал Костя. – Мужик этот нам тоже газету какую-то показывал и статью из нее зачитывал. Говорит, написал ее Ленин. Только я из статьи той ничего не понял, пока мужик своими словами все не разъяснил. Он и о братаниях этих говорил…
– Ну, так и чего тебе непонятно? Что ты против братаний имеешь? – допытывался Петрович.
– Я-то, может, и ничего против не имею, – ответил Костя.
Он снова приподнялся на койке и продолжил:
– Только вот после того, как мужик этот ушел, собрал нас ротный и сказал, что правительство указ издало, в котором написано, что ни о каком мире с врагами Отечества не может быть и речи, а если кто брататься с ними побежит, под суд пойдет. Но сначала от него – от ротного – по морде получит. А если схватят кого из ихних, ну, из германцев, кто на братание придет, то тут же, на месте, расстреляют. А еще он сказал, что этот, как его, Ленин на немцев работает, а значит, является немецким шпионом.
– Сам ты шпион! – возмутился Петрович. – Наслушался дураков и всякую ерунду городишь. Вот ты меня послушай… Всё, сестричка? Кончено дело?
Последние слова были адресованы Наталье Аркадьевне, которая, улыбнувшись, молча кивнула старому солдату и повернулась к сыну:
– Адя, ты можешь выходить. Я сейчас переоденусь и тоже выйду. Подожди меня на крылечке.
Аркаша попрощался с ранеными и вышел на улицу. Первым делом он полной грудью вдохнул большую порцию чистого свежего воздуха и, даже не успев выдохнуть, с удивлением заметил, как резко изменилась погода. Моросивший весь день дождь, который, казалось, никогда не кончится, прекратился. Сквозь рваные просветы, появившиеся в серой пелене облаков, виднелось ярко-голубое, почти синее небо. Чем ближе к горизонту, тем просветов становилось больше, а цвет неба постепенно менялся – делался гуще, насыщеннее, темнее. Менялись и облака: от серебристо-серых над городом до почти черных, отливающих фиолетовыми и бордовыми красками на западе, за Тешей, где оранжевый солнечный диск приготовился погрузиться в багряное пламя заката…