Гардемарины, вперед! - стр. 65
Он промолчал. Больше Софья ничего не спросила. Не сговариваясь, они стали заходить в деревни все реже и реже. Ночевали на еловом лапнике, срубленном Алешиной шпагой, или в стогах сена. Спала Софья чутко. Свернется, как часовая пружина, уткнет подбородок в стиснутые кулачки и замрет, а чуть шорох – поднимает голову, всматривается в ночную мглу.
Разговаривали они мало. Алеша ничем не занимал мыслей девушки. Будь она повнимательнее, заметила бы, как вытянулась и похудела фигура мнимой Аннушки. Алеше надоело возиться с толщинками и искать правильное положение подставным грудям. Пышный бюст он оставил под елкой, а стегаными боками пользовался как подушкой. Косынку с головы он не снимал даже на ночь.
Много верст осталось за спиной. Нога у Алеши совсем не болела, страхи мнимые и реальные потеряли первоначальную остроту, и даже приятным можно было бы назвать их путешествие, если бы не вспыльчивый, своенравный характер Софьи. Но в ее высокомерии было что-то жалкое, в заносчивости угадывалось внутреннее неблагополучие и разлад, и Алеша прощал ей злые слова, как прощают их хворому ребенку.
Но чем покладистее и заботливее он был, тем больше ярилась Софья. Иногда и Алеша выходил из себя – нельзя же все время молчать! – и тогда они кричали и ругались на весь лес, однажды даже подрались.
Случилось это на третий день пути. Утром Алеша собрал хворост, развел костер, вскипятил в котелке воду. Все хозяйственные заботы сами собой легли на его плечи, Софья и не пыталась ему помогать.
Он бросил в котелок ячневой крупы, покрошил лука.
– Вставай, – позвал он Софью. – Что хмурая с утра?
– А тебе какое дело? – отозвалась Софья, она лежала, закутавшись в Алешин плащ, и неотрывно смотрела в небо. – Язык у тебя, Аннушка, клеем смазан. Все выспрашиваешь меня, а о себе ни слова. Скажи, за что тебе волосы остригли?
– Я их сама на парик продала, – быстро ответил Алеша и нахмурился, пытаясь предотвратить последующие вопросы.
– На парик… – иронически прищурилась девушка. – А то я не знаю, за что косы стригут. А шпага у тебя откуда? Иль украла?
– Стыдись! Это память об отце.
– Отцы на память дочерям ладанки дарят да крестики. Что-то не слыхала я, чтобы шпаги дарили.
– Это у кого какой отец, – сказал Алеша добродушно. – Мой был честный воин. А кто твой отец?
Алексей не хотел ссориться, но чувствовал, что Софья не успокоится, пока не доведет его до бешенства.
– Только посмей еще слово сказать о моем отце! – звонко крикнула девушка. – Таскай свою шпагу, богомолка, мне не жалко. Но не смей мне в душу лезть! Я людям не верю. Они подлые! И не играй со мной в доброту. Взяла с собой, облагодетельствовала, так я тебе за это денег дам.