Гараж. Автобиография семьи - стр. 39
А.Ш.: А с Юрием Владимировичем Никулиным мы общались последний раз примерно за месяц до его смерти. Гриша Горин написал для нас с Державиным пьесу, и мы в Театре сатиры выпускали спектакль «Счастливцев-Несчастливцев». Мы играли двух актёров и во втором акте на какой-то халтуре должны были выезжать на театральных лошадках. Когда-то это был известный цирковой номер совсем ещё молодых Юрия Никулина и Михаила Шуйдина. Для нашего спектакля никто не мог сделать этих лошадок. Бутафоры не знали, как. Я – к Юре.
– Секрет утерян, – говорит он.
– А где делали?
– В мастерских Театра Станиславского и Немировича-Данченко. Мастера умерли, лошадок продали. Могу тебе только плёночку показать и нарисовать каркасик.
Поговорили, и он пропал. Думаю: забыл. И вдруг в театр приходит кассета с запиской: «Дорогой Шура, вот – к премьере. Дарю тебе эту клоунаду. Приду на спектакль». И дальше его рукой нарисован проволочный скелет этих несчастных лошадок. При его огромной нагрузке он всё помнил.
Н.Б.: Некоторые выпуски программы Никулина «Клуб “Белый попугай”» снимались недалеко от нашей дачи, на берегу Истры, и Шура несколько раз в них участвовал.
А.Ш.: Когда начиналась вся эта история с «Белым попугаем», на телевидении ещё нельзя было ничего настоящего: ни еды, ни выпивки. Это были первые попытки на съёмках программы пить водку под уху. И с экрана попахивало настоящим. Там царствовали Юра Никулин и Гриша Горин.
Гриша шепелявил и очень стеснялся своей шепелявости. Обижался, когда ему на это указывали.
Я ему говорил:
– Гриша, ну зачем же ты в текстах для себя пишешь «с Сосковцом»?
Он звонил Мишке Державину:
– Мисань, привет!
– Здорово, Гриш!
– А как ты меня узнал?
Я торчал на «Белом попугае», напившись и наевшись ухи, курил и делал вид. Потому что анекдотов я не помню. Юра сидел рядом, тихонько спрашивал:
– Ты чего не рассказываешь?
– Ничего не помню.
И пока другие говорили, он наклонялся ко мне и шептал на ухо анекдот.
Тогда я подключался:
– Вот тут я вспомнил…
Он суфлировал мне.
Уникальность Юрия Владимировича, помимо всего прочего, – в титаническом серьёзе при рассказывании анекдотов и во время розыгрышей. Серьёз не деланый, а органичный. Как-то перед съёмкой очередного «Попугая» он говорит Державину:
– Миш, слушай, тут анекдот один, я хочу с тобой посоветоваться. Что-то он не очень, по-моему. Жена посылает мужа купить батон. Тот покупает и, возвращаясь, около дома падает. Батон оказывается в луже. Он приходит домой, протягивает его жене. Она недовольна: «Я же просила белый хлеб». Он говорит: «А я люблю черный». Ну как?