Галерея мужских пороков - стр. 6
Она не была бездарной. Она была равнодушной. Где-то внутри у нее теплился интерес к жизни, к работе, к молодым людям, но огонек был такой слабый, что от него едва ли можно было прикурить сигарету.
– Девки, вы будете десерт? – спросила Фая.
– Много-много десерта, – кивнула Марьяна.
– Морковный торт, – сообщила Алиса.
Облакам, заслонявшим солнце, вдруг надоело их неблагодарное занятие, и они разбрелись кто куда – небо из бледно-серого неожиданно превратилось в голубое, теплые осенние лучи упали на столик, заиграли на серебристой вазочке с цветами и ударили в глаза. Алиса прищурилась и полезла в сумку за очками. Каждый раз это было мгновением острого наслаждения – почти физического: новая серо-голубая сумка от «Марк Джейкобс» – большая и модная, с крупной фурнитурой. Очки от «Гуччи» с дымчатыми серыми стеклами. Алиса считала людей, которые не понимают красоты и ценности хороших вещей, идиотами. Стыдно, видите ли, жить в обществе потребления, уделять столько внимания материальным ценностям! Если бы у вас лет в четырнадцать были сапоги-луноходы, доставшиеся от чужих детей, одна-единственная вельветовая юбка и ужасная черная сумка из плащовки, вы бы не так заговорили!
Взрослая, ухоженная, стильная Алиса отлично помнила, что переживала Алиса-подросток. Она считала себя нелепым уродцем в этих заношенных сапогах; испытывала ужас, что следующим летом придется носить старые немодные туфли, на которых потрескался лак; чувствовала, что выглядит, как старуха-бомжиха. Она смотрела на девочек в стильных кроссовках, на девочек в модных джинсах, на девочек с яркими рюкзаками, которые были так довольны собой, так уверенны, так неоправданно счастливы, что ей хотелось стать невидимой, оказаться дома, залезть под кровать и там умереть, потому что жить, если твоя молодость прячется в драповом пальто с жутким воротником из мутона, нет никакого смысла.
Мамина подруга-стюардесса привозила журналы мод, и Алиса с замиранием сердца разглядывала высоких стройных женщин с шелковистой кожей, немыслимые наряды, чьи-то дома, в которых стояла удивительная мебель…. Все было настолько восхитительно, что невозможно было не мечтать, не видеть себя вот в таком вот кресле красного дерева, в этом белом пончо из шерсти ламы, в тоненьких серебристых босоножках, каблуки которых упираются в выложенный мозаикой пол…
Она представляла, как просыпается в этом белом особняке на горе, из окна пахнет соснами, и особенным, необыкновенно терпким южным соцветием, и йодом, и солью!.. И ленивый, сонный утренний ветерок колышет занавески, и тебе уже хочется жить, бежать, потому что впереди столько всего важного и интересного – завтрак, пляж, волны… В прохладном шелковом кимоно ты выходишь на террасу, и горничная несет кофе, и булочку, и сливочное масло, и ты все это уплетаешь со здоровым аппетитом, потому что толстеют где-то далеко – не здесь, и благоухают цветы, и ты медленно спускаешься к морю, которое пока только твое – ни яхтсменов, ни серфингистов, ни дамочек, что умасливают тела средствами для загара, поглядывая на атлетически сложенных красавчиков… Кимоно падает на песок, и все твое голое тело дышит, разбегаешься – и прыгаешь на волну, обнимаешь море, которое играет с тобой, как со щенком – гладит, треплет за загривок, вышвыривает, – а ты снова и снова бросаешься на него в упоительном восторге…