Фронтовая любовь - стр. 30
– Ой мамочки!
– Тише, Эля, тише…
По щекам Элеоноры потекли струйки слез, а губы задрожали. По всему, она едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться. Однако на утирание соплей времени не было: инстинктивно вжимая голову в плечи, Митя осмотрелся. Их укрытие оказалось лавкой сладостей и пряностей, хозяева которой, судя по всему, в панике сбежали. Впрочем, по причине отсутствия элементарной входной двери, которую здесь заменяли вертикальные пластиковые жалюзи, назвать эти четыре стены укрытием можно было лишь с большой натяжкой…
А затем наступила тишина. Похоже, смерч из человеческих тел, выстрелов и криков ушел по рядам куда-то далеко вниз. По крайней мере, рядом с их лавкой никакого движения более не ощущалось. Образцов осторожно выглянул наружу и убедился, что люди окрест – либо действительно убежали, либо в страхе притаились, боясь высунуться. И тогда, подхватив камеру, он распрямился, шагнул за порог и принялся снимать: разгромленную пустую торговую улицу, убитых боевиков и лейтенантов, съежившуюся на полу Элеонору, костюм которой к тому времени был уже весь заляпан кровью сирийского паренька…
Много позже, с уже включенной холодной головой, я пытался детально проанализировать все события этого страшного дня в Дамаске. В том числе я хотел понять: какой природы сила заставила меня покинуть какое-никакое, но укрытие и выйти на открытое пространство. По сути, я стал статичной живой мишенью, которую с первого выстрела смог бы поразить даже ребенок. Как ни крути, объяснение было только одно – журналистский азарт. Редчайшая возможность снять войну настоящую. Войну в режиме реального времени.
У рядового телезрителя здесь наверняка возникнет вопрос: парень, а чем же тогда, скажи на милость, ты занимался последние двадцать с лишним лет? Кочуя по горячим точкам и пичкая нас телевизионными картинками-страшилками? Снятыми в том числе на наши же, налогоплательщиков, деньги?
Конечно, не хочется никого разочаровывать, но – увы. Печальная реальность заключается в том, что телеэфир уже давно не показывает подлинную картинку. По целому ряду причин. Одна из ключевых – военный репортер, военный оператор не вездесущ и не свободен.
Во-первых, существует цензура, изначально вмонтированная в саму структуру кадра. В данном случае даже не со стороны руководства канала (хотя она существует тоже), а цензура, грубо говоря, принимающей стороны. Почему в чужой монастырь со своим уставом не ходят? Да потому, что не пускают! Скажем, в том же Ираке, равно как позднее в Ливии, нам официально дозволялось работать только в составе журналистских групп и только по программам, предложенным национальными Министерствами Правды (в смысле – Информации). С запретом на самостоятельное передвижение по городу, включая использование такси. Почему представители иракских спецслужб пытались в одну из ночей вломиться в номер Элеоноры? Да потому, что они засекли сигнал спутникового телефона. Которым, согласно утвержденным иракскими властями правилам, мы могли пользоваться только в присутствии специально обученных представителей пресс-центра. Маразм? Для журналистов – безусловно, да. Но – не для иракских спецслужб.