Французское искусство домашнего уюта - стр. 2

Жаклин Манон, владелица антикварного магазина на главной улице моего родного города на Среднем Западе, пригласила меня в гости на обед. В то время я, семнадцатилетняя ученица школы, работала на полставки в ее магазине «У Манон», чтобы скопить деньги и после окончания учебы переехать в собственное жилье. Я предпринимала первые шаги к самостоятельной жизни, и судьба привела меня к Жаклин.

Жаклин не стала меня нанимать – она вполне управлялась самостоятельно, – но и от ворот поворот мне не дала. Многие дни мы просиживали в ее антикварном магазинчике, уютно устроившись в мягких креслах, болтали, попивали кофе и курили сигареты. Жаклин предпочитала Benson & Hedges в черном лакированном мундштуке, а я – American Spirits. Во время этих посиделок хозяйка магазина обучала меня премудростям бизнеса – покупке и продаже изысканных предметов, а также рассказывала о своей жизни. Я многое узнала об антикварной мебели, старинных украшениях и винтажной одежде. Как выяснилось, эти старые вещи не только помогают человеку прочувствовать культуру, но и способны привести его в будущее.

Мало-помалу между Жаклин и мной завязалась маловероятная дружба: я была прилежной ученицей, нуждающейся в наставлениях, а 54-летняя Жаклин – дочерью француженки и немца, бывшей моделью, ставшей хиппи, резкой в общении и ревностно оберегающей свое личное пространство. В Соединенные Штаты она эмигрировала в 1960-х годах, тридцать пять лет назад. Сперва поселилась в Нью-Йорке, потом перебралась в Сан-Франциско и наконец осела на Среднем Западе. Именно здесь, в центре Америки, она стала моим первым наставником по искусству жизни.

Однажды апрельским вечером я приехала к ней на обед, поднялась по ступенькам и позвонила в дверь. Надо отметить, что прошли месяцы, прежде чем Жаклин пригласила меня в свой дом – большой особняк в викторианском стиле с окнами в сад. Для моей знакомой дом служил убежищем, крепостью, где она могла укрыться от остального мира. Надрывный лай двух йоркширских терьеров, Коко и Шантильи, перекрывал стереозапись Эдит Пиаф. Итак, дверь распахнулась, на пороге появилась Жаклин. Она была неотразима: шарф с узорами на седых волосах, длинные серебряные серьги, свитер ручной вязки.

– Заходи, – пригласила она меня, оттягивая собак в дом. – Не бойся, они просто меня охраняют. Располагайся, будь как дома.

Пройдя через холл, я оказалась в доме, подобного которому еще никогда не видала в своей жизни. Каждое помещение – от холла и гостиной до уголка для чтения и столовой – казалось нездешним, но очень близким по духу. Дом был забит мебелью, разными предметами декора, растениями, книгами и статуэтками, но при этом выглядел просторным и элегантным. Минимализм и строгость – это не про дом Жаклин. По сути, сама идея минимализма, безжалостного отвержения прошлого, являлась прямой противоположностью всему мной там увиденному. Комнаты отличались торжественностью в сочетании с богемностью и аккуратностью, но при этом благодаря картинам, написанным масляными красками, и стопкам пластинок Джони Митчелл в них чувствовался дух свободы. Воздух пах чистотой и свежестью, тем не менее, на старых книгах лежала пыль, а в углу окна виднелись тонкие нити паутины. Дом Жаклин, как мне казалось тогда, был не просто местом, где она ела и спала, а служил отражением ее представления о жизни.