Французский жених, или Рейтинг одиноких мужчин - стр. 13
Какое-то холодное, неприятное чувство вползло в мое сердце.
Мы шли по скверу, и ветер дул нам в спину.
– Геня! Ты знаешь, кто это? – тихо спросила я.
– Конечно, нет, – воскликнула она с поспешной горячностью, слишком поспешной, чтобы это было стопроцентной правдой. – О чем ты говоришь! – прибавила она.
– Бедная девочка, как же ты останешься одна, – пробормотала она по-польски. – Если что…
Этот язык я практически не знала, но в этот момент неким странным, непостижимым образом все поняла и без Гениного перевода.
– Геня! – Я остановилась и взяла ее за руки. Они мне показались руками десятилетнего ребенка – такие тонкие, детские были у нее ручки. – Ничего страшного не случилось. Да – к нам залезли воры. Да – это неприятно. Но мы с тобой живы-здоровы, и это – самое главное. Гораздо хуже все обернулось бы, если бы вор влез в квартиру в тот момент, когда кто-то из нас находился бы дома. Он бы до смерти напугал тебя.
– Да, – певучим голосом протянула Геня. Когда она сильно волновалась, невольно начинала говорить с сильным польским акцентом. – Я очень беспокоилась за тебя.
– За меня? – удивилась я. – Но я была на работе.
– Я не знала, как ты к этому отнесешься, – неожиданно сказала она.
– Никак, Геня. Будем жить дальше, вот и все.
– Вышла бы ты поскорее замуж, и я была бы за тебя спокойна, – вздохнула Геня.
– Раньше ты скрывала от меня свои матримониальные планы, – рассмеялась я.
– Раньше… теперь никогда не будет так, как раньше, – перешла она на польский. Фраза была длинной, но ее основной смысл я поняла.
А через два дня Геня умерла. Случайно упала в квартире и ударилась виском о край массивного стола из красного дерева… Я была в то время на работе. Пришла домой, увидела лежащую на полу Геню и сразу вызвала «Скорую». Приехавшая бригада констатировала смерть; мне задавали вопросы: не кружилась ли у Генриэтты Карловны в последнее время голова и как вообще она себя чувствовала? Я сказала, что все было нормально… как всегда… При чужих людях я еще держалась, а когда они ушли – заплакала, зажимая рот рукой. Геня никогда не одобряла бурных проявлений чувств, она говорила, что только быдло все выставляет напоказ и ничуточки не стесняется этого. Гени больше не было, но я стыдилась громко рыдать или кричать во весь голос, словно Геня могла услышать мои вопли и сделать мне замечание.
Я вышла из квартиры, опустошенная, наткнулась на Качанова.
– Ты что ревешь? – обратился он ко мне, переминаясь с ноги на ногу. Его руки оттягивали две авоськи с картошкой. – Вот. Купил побольше, говорят, она скоро подорожает.