Фрактал Мороса - стр. 4
Понятно, это рисунки маленького будущего преступника и негодяя Витальки Мороса.
Он хранил их всю жизнь в своей квартире. Не многие так делают.
Знаете, есть прекрасные книги, расшифровывающие символы наскальной живописи, мифов Древней Греции или русских сказок, например, «Морфология» Проппа>8. И совершенно нет никаких достойных исследований детского рисунка. Психологи-фрейдисты привязывают символы детских художеств к эротическим глупостям. Это не в счет.
Я кладу рядом рисунки своей шестилетней дочки и Мороса. Девочка и мальчик разных поколений рисуют картинки одинаково. Портрет, написанный детской рукой – икона. Лишенный объема и фона двухмерный мир человека – контур огромных глаз, маленький рот. Это существо – визави художника. Не важно, что оно говорит, важно, что видит.
Домики, машинки, звери – все плоское. Почему? Ребенок не пытается дать глубину рисунку, пока ему не укажет на это взрослый. Предметы не касаются и не перекрывают друг друга, и даже человек, персонаж картины, скорее всего, будет висеть над полом или дорогой, не наступая на нее.
Чем старше ребенок, тем менее отчетливо это видно. С годами мозг, наполненный оптическими иллюзиями, меняет картинку, она становится детальнее и понятнее нам, взрослым.
Звонок в дверь прерывает мои мысли. Муж с дочкой радостные врываются в вечернюю тишину квартиры. Мы ужинаем, обсуждаем прошедший день, смеемся и спорим.
* * *
Слов еще не было. Нельзя было мыслить словами. Холод, свет, гул сквозь пелену. «Гибель! Гибель!» Крик надрывный. Он себе не слышен, как в ночных кошмарах. А потом смазанные часы сна и бодрствования, вдохи и выдохи, наполнения и опорожнения. Руки плотно стянуты, грязно и мокро.
За стеной роддома ливень и холодно не по-сентябрьски. Плакучие кусты, похожие на ракитник, трепещут под струями воды. Наташа счастлива своим ощущениям юной зрелости, материнства. Она как-то сразу из стройной девочки стала рыхлой и уютной, пузатой, с большой молочной грудью.
Она кутается в вязаную кофточку с большими пуговицами. Она так гордится своей новой жизнью, как, конечно, не стоило бы. Хочет, чтобы ей восхищались, радуется сама себе.
Эти кусты ракитника такие неродные, рамы на окнах непривычные. Чужбина в новинку сладостна. Все ее подружки лопнули от зависти. Наташа вышла замуж за литовца и уехала в мир, дразняще-близкий к Европе, мир барочных храмов и брусчатых переулков.
Московская девочка с рабочей окраины и долговязый блондин с костистым носом, акцентом и загадкой в глазах. Он увез ее из родительской коммуналки в собственную квартиру на окраине Каунаса, купил будущему ребенку коляску зеленого цвета и каждый день уходил на работу.