Флатус - стр. 16
Чудновский громко вздохнул, принявшись накручивать кончики усов. Его глаза суматошно забегали в орбитах, а сильный воздух, который он выпускал из широких ноздрей, натолкнул меня на мысль, что Алексей Николаевич принялся за размышления. Но вдруг, громко щелкнув языком, он спрыгнул на пол и начал, как игривый котенок, что-то искать под кроватью. Читатель этих записок может подумать, что я уже давно должен был свыкнуться с экстравагантным поведением своего начальника и не удивляться этим внезапным эмоциональным порывам полицмейстера, на что я отвечу: для меня Чудновский был и останется в памяти как сумасбродный, не поддающийся никакому пониманию человек. Поэтому его резкие действия и редкие умозаключения, выходившие за пределы всего разумного, на протяжении всего нашего с ним сотрудничества всегда вызывали изумление, которое замещалось раздражением и довольно часто перерастало в гнев.
Из-под кровати, на которой недавно Алексей Николаевич вальяжно отдыхал, полицмейстер вытащил весь истерзанный пулями (и из-за того похожий на дуршлаг) почтовый ящик.
–Это… это вы сделали? – растерянно спросил я, уже зная ответ Чудновского. – Но зачем?
– Это была моя мишень, – невозмутимо ответил полицмейстер.
–А письма? Вы же их изрешетили и лишили нас важных улик!
– Не волнуйся. Мне пришлось их выложить, а то больно срамным запахом пахли. Вон, в ящичке того столика лежат.
В углу стоял маленький письменный стол, который тяжело было заметить в той части комнаты, куда не добирался свет из мутного окошка. Неприятный смрад был слышен уже в метре от стола, но стоило выдвинуть ящик и достать из него нужный конверт, слезы из моих глаз хлынули неконтролируемым ручьем.
– Вот это вонища, – закрывая нос рукой, сказал Чудновский. – У меня так от лука глаза не болят, как от этого конверта. Дай мне его.
Пока Алексей Николаевич вскрывал конверт, я суматошно пытался вытащить из брюк свой носовой платок, предательски забившийся в угол кармана. Наконец, достав платок, я вытер скопившиеся в глазах слезы и посмотрел на полицмейстера. Тот растерянно рассматривал лист бумаги, то и дело вскидывая голову и тяжело выдыхая. В конце концов, Чудновский протянул мне лист, разочарованно добавив:
– Читай сам. Я очки дома забыл.
– “1 ноября. Шесть часов вечера. Трамвай. Коричневый шарф”, – вслух прочитал я.
– И что это такое?
– Условленное место. У Проглотовой было такое же, но стояла другая дата, – ответил я и вытащил из кармана письмо, адресованное Проглотовой. – “16 ноября. Шесть часов вечера. Трамвай. Коричневый шарф”.