Феноменология зла и метафизика свободы - стр. 8
И наоборот – сохранить мне внеположную свободу глядящего на меня, присваивая ее, я могу только полностью отождествив себя с моим бытием-под-взглядом и утверждая себя в этом бытии. Но тогда: чем свободнее другой – тем шире, гуще, плотнее мое бытие под его взглядом. И… путь моего утверждения есть путь существования для другого. Идя по нему, я действую на свободу другого, утверждаю его свободу. Чем свободнее другой, тем определеннее и оправданнее я и мое бытие, а значит – тем свободнее я сам. Таков идеал любых отношений. Но наиболее полон, явен и прозрачен он в любви. И также именно в любви он просматривается до дна, до подводных камней, до растущего со дна самозванства.
Любящий. Он не просто хочет любить. Он хочет быть любимым. Простое обладание не удовлетворяет. Любящему нужно пленить сознание другого, в которое тот ускользает от любящего, даже доверив ему свое тело. В любви важен не столько сам другой, сколько его самость, его свобода: «мы хотим овладеть именно свободой другого как таковой».
Любящий не тиран, правда есть и такие – наивные, уповающие на страх. Страх и сила – наиболее трудоемкий и наименее благодарный путь овладения. Если любящий и тиран, то – особого рода. Ему не нужно любимое существо порабощенным. В этом случае он сам, его бытие и его любовь становятся неполноценными. Порабощенный любимый может любить только несвободно, автоматически, механически, не человечески. Такова любовь одурманенных, заговоренных, завороженных, загипнотизированных – она убивает любовь любящего-желающего-быть-любимым. Он бежит от нее. Если любимый – автомат, то и сам любящий становится недочеловеком, автоматом. Если он и сохранит свободу, то это будет проблематичная свобода одиночества, проблематичная именно в силу одиночества. Поэтому любящий мечтает о совершенно особом виде присвоения и обладания: – опять слово Сартру – «Он хочет обладать свободой именно как свободой».
От того любовь столь ненасытна. Она не удовлетворяется обязательствами и клятвами – они даже раздражают. Любящий хочет быть любимым свободно, любимым самою свободой – и «требует, чтобы эта свобода в качестве свободы уже не была свободной». Он хочет, чтобы свобода другого свободно пленилась им. Но именно свободно и именно им. Противоречия он не видит, а если и видит, то не чувствует его, не сопереживает безумию, в какое ввергает свободу другого, хотя где-то в глубинах сознания и начинает его подозревать. А другого предполагается, тем не менее, подвергнуть именно безумию – чтобы он, сохраняя свою свободу, именно поэтому желал своего плена, и этот плен должен быть свободным и – вновь по кругу.