Феликс и Незримый источник и другие истории - стр. 19

Я всерьез испугался, когда однажды, вернувшись домой, обнаружил стопки монет в шкафу под моими трусами: оказывается, теперь Мама прятала дневную выручку в нашем белье.

– Мам, наличные лучше поскорее отнести в банк, – сказал я.

– Ну уж нет, с банками покончено навсегда! Больше я им не доверяю. Ты лучше посмотри…

Она повела меня в кухню, к холодильнику, распахнула дверцу морозилки, и я увидел там вместо традиционных коробок со льдом и мороженым пачки купюр, напиханных в пластиковый пакет.

– Вот! Я взяла все наши деньги из банка и закрыла свой счет!

– Мам, это же опасно!

– Опасно верить в честность официальной системы! Зато теперь моим денежкам ничто не грозит, даже короткое замыкание.

Помимо этих бесчисленных предосторожностей, ее мучило еще одно – необходимость сообщить печальную новость господину Чомбе.

– Ох, мой милый Феликс, я стараюсь с ним не встречаться. А этот бедняга не понимает, почему я крадусь по стенке и вихрем пролетаю мимо его бакалеи.

В то утро я ободрил ее так же, как она прежде ободряла меня, если я, например, боялся контрольного опроса по географии:

– Мам, ты же не обязана рассказывать все как есть. Просто объясни ему, что у тебя не хватает денег и ты не можешь принять его предложение.

– Он мне не поверит.

– Ну, тогда соври, что банк не дает тебе дополнительную ссуду.

– Да он наверняка снизит цену, лишь бы мне угодить. И тогда что я ему отвечу?

– Да, верно. Лучше уж сказать ему всю правду.

– Но ведь это будет для него тяжелым ударом!

Я только кивнул и не стал ей объяснять, что она зря так переживает за бакалейщика.

Мне пришлось почти силой вытолкнуть ее из квартиры: подавленная, едва дышавшая, с потными ладонями, она шла в «Фиговый рай», как приговоренная к смерти – на эшафот.

Прошло полчаса, и вдруг раздался душераздирающий вой сирены. Высунувшись в окно, я увидел внизу, на шоссе, машину «скорой помощи» и санитаров.

Я кубарем скатился по лестнице на улицу Рампонно. Мимо меня проехала каталка с господином Чомбе; он лежал с закрытыми глазами, бледный как смерть, под золотистой простыней, какими обычно накрывают тяжелораненых. Санитары вкатили его в машину, снова взвыла сирена, и «скорая» умчалась.

Я нашел Маму на пороге «Фигового рая», она стояла, привалившись к косяку, и выглядела такой же бледной, как господин Чомбе, нет, скорее, серо-зеленой, каким бывает зимой плющ.

– Ему что – стало плохо?

Мама не реагировала.

– Мам, ты в порядке?

Но она даже не моргнула.

Я схватил ее за руку и стал трясти, крича:

– Мама! Мама!

Наконец она очнулась и как будто увидела меня. Ее испуганные глаза налились слезами, она коснулась моей щеки.