Фавориты и фаворитки царского двора - стр. 16
Первоначально Императрица была уверена, что тихая простушка из Дармштадта останется робкой и послушной, но она оказалась своенравной, скрытной и упрямой – в точности как Павел. Екатерина с этим не могла смириться, и к невестке у нее появилось чувство, близкое к неприязни, хотя внешне все выглядело благопристойно, а вся подноготная отношений вскрылась позже.
Семейная идиллия Цесаревича длилась недолго: всего полтора года. Потом случилась катастрофа, нанесшая страшный удар моральным принципам Павла Петровича и приведшая его чуть ли не на грань помешательства. Это была трагедия воистину шекспировского масштаба, которую Шильдер обозначил как «приговор судьбы».
С начала 1776 года уже все при дворе знали: Цесаревич и Цесаревна ждут прибавления семейства. Весной Цесаревна должна произвести на свет потомство. Долгожданные, но трагические события начали разворачиваться в Зимнем дворце 10 апреля. Их подробно описала Екатерина II в письме московскому генерал-губернатору князю М. Н. Волконскому. Это самое полное и подробное изложение, дошедшее до наших дней, а потому здесь уместна обширная цитата.
«Великий князь в Фоминое воскресенье[14] по утру, в четвертом часу, пришел ко мне и объявил мне, что Великая княгиня мучится с полуночи; но как муки были не сильные, то мешкали меня будить. Я встала и пошла к ней и нашла ее в порядочном состоянии и пробыла у ней до десяти часов утра, и, видя, что она еще имеет не прямые муки, пошли одеваться и паки к ней возвратилась в 12 часов. К вечеру мука была так сильна, что всякую минуту ожидали ее разрешения. И тут при ней, окромя самой лучшей в городе бабки, графини Катерины Михайловны Румянцевой, ее камер-фрау, Великого князя и меня, никого не было; лекарь и доктор ее были в передней.
Ночь вся прошла и боли были переменные со сном: иногда вставала, иногда ложилась, как ей угодно было. Другой день паки проводили мы таким же образом, но уже призван был Круз и Тоде (придворные врачи. – А. Б.), коих советов следовала бабка, но без успеха оставалась наша благая надежда… В среду Тоде допущен был, но ничего не мог поделать. Дитя был уже мертв, но кости оставались в одинаковом положении. В четверг Великая княгиня была исповедана, приобщена и маслом соборована, а в пятницу предала Богу душу. Я и Великий князь все пятеро суток и день и ночь безвыходно у нее были.
По кончине, при открытии тела, оказалось, что Великая княгиня с детства была повреждена, что спинная кость не токмо была такова S, но часть та, коя должна быть выгнута, была воткнута и лежала дитяти на затылке; что кости имели четыре дюйма в окружности и не могли раздвинуться, а дитя в плечах имел до девяти дюймов… Скорбь моя велика, но, предавшись в волю Божию, теперь надо помышлять о награде потери».