Фараон - стр. 81
Однажды, вернувшись домой раньше обыкновенного, он застал во дворе перед домом весело игравших голых ребятишек. Завидев его, все эти желтокожие существа разбежались с криком, как дикие гуси на болоте, и не успел он подняться на крыльцо, как их и след простыл.
– Что это за мелюзга? – спросил он у Сарры. – Отчего они убегают от меня?
– Это дети твоих слуг, – ответила Сарра.
– Евреев?
– Моих братьев.
– Ну и плодовит же ваш народ! – засмеялся царевич. – А это кто такой? – прибавил он, указывая на человека, боязливо выглядывавшего из-за угла.
– Это Аод, сын Барака, мой родственник. Он хочет служить тебе, господин. Можно мне взять его сюда?
Рамсес пожал плечами.
– Усадьба твоя, – ответил он, – и ты можешь брать на службу всех, кого хочешь. Однако если эти люди будут так множиться, они скоро заполнят весь Мемфис.
– Ты не любишь моих братьев? – прошептала Сарра, с тревогой глядя на Рамсеса и опускаясь к его ногам.
Царевич с удивлением посмотрел на нее.
– Да я о них и не думаю, – ответил он пренебрежительно.
Эти мелкие размолвки, которые огненными каплями жгли сердце Сарры, не изменили отношения к ней Рамсеса. Он был приветлив и, как всегда, ласков с ней, хотя все чаще и чаще глаза его устремлялись на другой берег Нила, к мощным пилонам дворца.
Вскоре добровольный изгнанник заметил, что не только он тоскует. Однажды с того берега отчалила нарядная царская ладья, пересекла Нил по направлению к Мемфису и стала кружить так близко от хутора, что Рамсес мог разглядеть плывших в ней. Он узнал свою мать, которая восседала под пурпурным балдахином, окруженная придворными дамами; против нее на низкой скамейке сидел наместник Херихор. Правда, они не смотрели в его сторону, но Рамсес понимал, что они наблюдают за ним.
«Ага! – усмехнулся он про себя. – Моя достопочтенная матушка и господин министр хотят извлечь меня отсюда до возвращения царя».
Настал месяц тоби, конец октября и начало ноября. Воды Нила спадали на уровень в полтора роста человека, с каждым днем открывая новые пространства черной вязкой земли. Как только вода сходила, сейчас же на это место устремлялась узкая соха, влекомая двумя волами. За сохой шел нагой пахарь, рядом с волами – погонщик с коротким кнутом, а за ним сеятель; увязая по щиколотку в иле, он нес в переднике зерна пшеницы и разбрасывал их полными горстями.
Для Египта начиналось лучшее время года – зима.
Температура не превышала пятнадцати градусов, земля быстро покрывалась изумрудной зеленью, среди которой, словно искры, вспыхивали нарциссы и фиалки; их аромат все чаще примешивался к терпкому запаху земли и воды.