Фанни Хилл. Мемуары женщины для утех - стр. 39
Придя в себя, я обнаружила, что лежу раздетая в постели, в объятиях милого неумолимого погубителя моей девственности, а сам он, полный сочувствия, склонился надо мной, держа в руке бокал с подкрепляющим, что, как и все, исходившее от дорогого мне причинителя стольких болей, я отвергнуть не смогла. Глаза мои, однако, наполнились слезами и обратили к нему томный взгляд, где читался немой укор в жестокости и невысказанный вопрос: в том ли состоят блага любви? После полного своего триумфа над невинностью там, где он и не чаял найти ее, Чарльз проникся ко мне глубочайшим чувством и нежностью искупал боль, причиненную мне тогда, когда сам он взмывал к вершинам наслаждения. Мягкостью обхождения, теплотой, лаской убаюкивал и успокаивал он меня в моих слабых жалобах, дышавших больше любовью, чем обидой, ибо не так много времени понадобилось, чтобы утопить все мои страдания в море удовольствия оттого, что вижу его, что принадлежу ему – ему, ставшему отныне абсолютным властителем моего счастья и, если выразить это одним словом, моей судьбой.
Все же боль слишком чувствовалась, а рана слишком кровоточила, чтобы благородный Чарльз решился подвергнуть мое терпение еще одному испытанию. Я ни пошевелиться не могла, ни ходить; тогда он велел подать обед к самому краю постели, так что мне ничего другого не оставалось, как приняться за крылышко дичи и выпить два-три бокала вина – ведь прислуживал и уговаривал меня выпить и поесть не кто иной, как обожаемый мой юноша, которому любовь передала непререкаемую власть надо мною.
После обеда, когда все, кроме вина, было убрано, Чарльз весьма бесстыдно испросил позволения (а согласие он мог прочесть во взгляде моем) лечь со мной в постель, тут же принялся раздеваться, на что я не могла не смотреть со странным чувством страха и радости одновременно.
И вот он уже в постели со мной… впервые, в самый разгар дня… вот он приподнимает свою и мою рубашки, прижимает свое пылающее тело к моему… О радость непомерная! О нечеловеческий восторг! Где та боль, что устоит под напором такого наслаждения? Я уже не чувствовала страданий из-за своей раны внизу, я обвилась вокруг него виноградной лозой так, будто боялась, что хоть частичка его тела останется без моих прикосновений, я отвечала на его страстные объятия и поцелуи с трепетом и пылом, свойственными лишь настоящей любви, с которой не сравниться никакому вожделению.
Да, даже сейчас, когда тирания страстей во мне давно пала и в жилах моих уже не огонь, а холодный покой обычного кровотока, воспоминания об этих самых волнующих минутах моей юности все еще радуют и бодрят меня. Впрочем, позвольте, я продолжу.