Фамильные ценности, или Возврату не подлежит - стр. 38
Аркадия Васильевна продолжала улыбаться – настроение, и без того вполне бодрое, улучшалось стремительно.
– Я в полном порядке, – отрапортовала она в теплое телефонное нутро. – И вообще, и в частности. Разговор есть. Точнее, дело. Приезжай, короче говоря. – И отключилась.
Разговор с Михаилом вышел куда короче: да-да, нет-нет, пост сдал – пост принял, понял, буду к восьми.
В начале седьмого Аркадия Васильевна вдруг поняла, что страшно волнуется. Просто ужас какой-то. Хуже, чем перед экзаменами, честное слово! В животе холодно, коленки дрожат, руки ледяные, словно в снежки без варежек играла.
Нет, господа, так дело не пойдет, прикрикнула она сама на себя. И вовсе не потому, что важные разговоры надо начинать с холодной головой, а не с дрожащими и ледяными от волнения руками. Но такие вот бессмысленные адреналиновые атаки совсем не полезны для сердца, которое у нее мало того что одно, так ведь уже и не юное. Раз атака, два атака, а потом возьмет и взорвется, как бомба. Впрочем, как известно, на любую бомбу есть свой саперный прием. На адреналиновую – спортзал. Зря, что ли, она его обустраивала? Хоть маленький, зато свой, и ходить никуда не надо.
Позанимавшись минут сорок: немного разминки, немного йоги, немного беговой дорожки – все, как учил тренер, главное – аккуратно разогреть себя до пота – и постояв под пробивающими чуть не до костей струями циркулярного душа, Аркадия почувствовала себя в порядке. Да что там в порядке – хоть на тигра с голыми руками идти, и бровь не дрогнет, не то что коленки.
Оба – и Михаил, и даже, что удивительно, Балька – явились минута в минуту, практически столкнувшись у дверей. Точнее, на выложенной фигурными плитками тропинке. Аркадия Васильевна из окна кабинета глядела, как они подходят к крыльцу – такие разные, но чем-то неуловимо схожие – и сочла «одновременность» хорошей приметой. Все получится. У нее всегда все получалось.
Пока раздевались, пока устраивались – Аркадия Васильевна предупредила, что разговор предстоит серьезный – Балька суетился, с типично юношеской нетерпеливостью пытаясь «бежать впереди паровоза»:
– Ба, чего случилось-то?
– Не гони коней, – улыбалась она, – сейчас все поймешь. Оба поймете.
Михаил молчал, но и на его лице явственно сквозило недоумение: дела семейные, а я-то тут при чем?
За окном, за тонкой кружевной занавеской и хрустальной плоскостью стекла, висели синие зимние сумерки. Собственно, это был уже настоящий вечер, рассыпавший по черному небу пригоршни голубовато сверкающих звезд. Но ей подумалось именно так – синие зимние сумерки. Так было… уютнее, что ли? Толстый чайник исходил густым вкусным паром, в чашках рубиново светился чай. Настоящий домашний вечер. Теплый, добрый, семейный. Общий.