Фамильная реликвия - стр. 9
Сообщив Лаврухину эти сведения и заметив попутно, что в фондах заозерского музея ни оссуариев, ни брактеатов не имелось, Сикорский удалился восвояси. Петя Саватеев, присутствовавший при разговоре, немедленно заявил, что он готов лететь в Среднюю Азию, чтобы лично переворошить могильники древнего Пенджикента, а заодно все музеи Таджикистана, Туркмении и Узбекистана. Но Лаврухин холодно отверг Петино начинание, и Петя обиделся. С этой обидой, прикупив к ней коробку мармелада, он и явился ко мне. «Юмор какой-то, – сказал он, разрывая ленточку на коробке. – Ежу понятно, что золотишко краденое. Старик не желает понимать очевидные вещи».
Он ждал сочувствия. Он его не дождался, хотя и съел весь мармелад. Поняв, что разговора о вещах очевидных у нас не получится, Петя перешел к вещам менее очевидным и попытался дедуктивно разрешить вопрос: почему меня стукнули один раз, а Витю измолотили до смерти? «Тут обязательно должен быть смысл», – говорил он, округляя свои и без того круглые и карие, как у пастушонка на альбоме, глаза. Я успокоил Петю, подтвердив, что смысла тут действительно вагон и маленькая тележка. Ушел он от меня сытый и морально удовлетворенный.
Проводив Петю, я подумал, что и впрямь пора выздоравливать.
Бурмистров критически оглядел меня и приветственно погремел черным пластмассовым стаканчиком с карандашами. Есть у него такая привычка – греметь стаканчиком. И вскользь поинтересовался:
– Закрыл больничный?
Я кивнул и присел на свое любимое место – у окна. В кабинет плыла совсем не майская жара в смеси с запахами бензина и расплавленного асфальта. Внизу, под окном, чихал и плевался мотор катка: заозерский горкомхоз торопился отрапортовать об успешном завершении месячника по благоустройству. В чахлом скверике напротив управления мальчишки играли с лопоухим щенком. Неподалеку от них скучала на зеленом сундучке мороженщица в белом халатике. Вдали, за деревьями, золотились луковицы церквей.
– Надумал что-нибудь, пока лежал?
– Саватеев надумал. Сожалеет, что меня не прикончили.
Бурмистров покосился на меня и посоветовал не тянуть с рапортом.
– Оправдываться можно? – спросил я.
– В разумных пределах.
Лицо у него было в этот момент кислое, и я подумал, что неприятности не закончились для меня ударом по голове. Так оно в общем и вышло. Бурмистров в сущности-то мужик добродушный и покладистый. Но то, что произошло со мной в Витиной мастерской, выходило за рамки его понимания, и он сообщил это мне в подобающих случаю выражениях, а потом и поинтересовался, что же я все-таки надумал, пока лежал. Я промямлил что-то насчет альбома и той фотографии, которую мы обнаружили в квартире Астахова. Бурмистров прищурился.