Фаина Раневская. История, рассказанная в антракте - стр. 2
Дом Гирша Фельдмана в Таганроге. Фото Елены Усачевой
Меня ему представили. Я не могу сказать, какого цвета у него глаза, потому что я был очень растерян в эту минуту, да и потому, что цвету глаз я не придаю почти никакого значения. Помню пожатие его большой, холодной, негнущейся старческой руки. Помню поразившую меня неожиданность: вместо громадного маститого старца, вроде микеланджеловского Моисея, я увидел среднего роста старика, осторожного и точного в движениях. Помню его утомленный, старческий, тонкий голос. И вообще он производил впечатление очень старого и больного человека. Но я уже видел, как эти выцветшие от времени, спокойные глаза с маленькими острыми зрачками бессознательно, по привычке, вбирали в себя и ловкую беготню матросов, и подъем лебедки, и толпу на пристани, и небо, и солнце, и море, и, кажется, души всех нас, бывших в это время на пароходе».
Григорий Самойлович, бесспорно, отдавал должное великому писателю, но был слишком занятым человеком, чтобы читать его многостраничные сочинения. Просто восхищался Толстым – и этого ему было достаточно.
Гирш Фельдман происходил из местечка Смиловичи Игуменского уезда Минской губернии (интересно, что они были земляками с великим живописцем Хаимом Соломоновичем Сутиным). Каким образом Гирш Хаимович очутился в Таганроге, нам неизвестно, известно лишь, что в 1889 году в возрасте 26 лет он женился на семнадцатилетней Милке Рафаиловне Заговайловой из местечка Лепель Витебской губернии.
Вскоре в семье начали рождаться дети, всего их было пять – Бейла (Изабелла), Фанни (Фаина), Лазарь, Яков, Рудольф.
Установленная еще при императрице Екатерине II и окончательно оформленная в «Положении об устройстве евреев» от 1804 года так называемая «черта оседлости» для лиц еврейской национальности и иудейского вероисповедания не стала для Гирша Фельдмана чертой преткновения и безнадежности. Благодаря своему сильному и волевому характеру, своим деловым качествам и острому уму он довольно быстро пошел вверх по карьерной лестнице, а, войдя в купеческое сословие Екатеринодара и Екатеринослава, стал пользоваться большим уважением среди купцов и предпринимателей юга России.
К десятым годам ХХ века Фельдман стал одним из богатейших людей Таганрога.
События октября 1917 года он, как всякий деловой человек, встретил с недоверием, потому что понимал, что в наступившем хаосе всегда найдется место грабежу и бандитизму, а светлые идеи мировой революции нашел не более чем популистским бредом.
За что, впрочем, и поплатился.
Лингвист и переводчик Яков Иосифович Рецкер вспоминал: «Когда мы приехали в Таганрог, папу и его компаньона Григория Самойловича Фельдмана, отца Фаины Раневской, немедленно арестовали большевики. Посадили их в товарный вагон, и представитель ревкома явился к маме и сказал: “Мы их освободим, но только нам нужно сто тысяч. Вот вам срок – 24 часа”. Денег не было, но у мамы были, кажется, какие-то бриллианты. В общем, достали по 50 тысяч мы и семья Фельдмана. Помню, как я и мама поехали на вокзал. На запасных путях стоял этот вагон. Отец и Фельдман сидели, хохотали. Стоял один часовой. Их никто не трогал. И, в общем, их освободили».