Евдокия. Смотритель чужих грехов - стр. 26
– Тихо, тихо, не кипишись! Мое дело – сторона. Пропустите на балкон – и мы в расчете.
Евдокия не могла представить, как приведет этого гадкого мажора к Костику!
Кусала губы, чтобы не расплакаться, и морщила лицо: господи, ну до чего же не везет!! Ну почему все так противно обернулась?! Вначале привела охранника и шефа прямиком к подъезду, потом наткнулась на этого самодовольного болвана!
(Пока события развиваются по всем законам жанра: двух молодых антагонистов запирают в темной каморке, испарения лакокрасочных материалов туманят незрелые мозги, бушуют независимые страсти… Он полон равнодушия, в ней вспыхивает ненависть.
Что, разумеется, есть полнейшая красота и почва для потенциального романа.
Даже в кромешной темноте он отметит, что у нее стройные ножки и выразительные глазки, она чуть позже поймет, что он не полное дерьмо, а мило притворяется. Мизансцена в каморке вполне может завершится невинным (либо случайным) поцелуем.
Потом на сцене появится парочка чистопородных негодяев антигероев: Константин и Берта.
Что дальше? Заревнует ли (наконец-то!) коварный брат почти сестру? Что предпримет убийственно неверная жена и подлая мачеха? Где батюшка-миллиардер?! И будет ли свадебное платье от Лагерфельда и обручальное кольцо с брильянтом размером в кошкин глаз?
Обождем маленько.
Пока что у него пожар, а у нее потоп. Авось: объединят усилия и постепенно влюбятся. Загасят его пожар ее потопом. Вся история политики и дипломатии на том стоит.
А пока же два человека задыхаются от испарений краски и наощупь пробуют найти консенсус.)
Понимая, что никчемный, от скуки, интерес может все испортить, Илюша Зубов наступил любопытству на горло. Состроил добродушное лицо, взъерошил волосы:
– Проехали, подруга. Мне ваш промысел до лампочки. Пропустите через балкон и мы в расчете – я не при делах.
С губ Дуси Землероевой рвались горячие, оправдательные речи. Стыд распирал изнутри, огнедышащим, пылающим драконом летел из Дуси наружу: ее признали воровкой!! Уничтожили благодушным призрением! Вогнали в стыд, в прах, в ничтожество!
Вытерпеть это невозможно. В голове клокотали и бестолково множились сумбурные слова, глаза намокли и сверкали из потемок безумными фонарями.
Упреки совершенно справедливы. И от признания страшного факта становилось еще горше и гаже. От невозможности оправдаться или взорваться Землероева не нашла ничего лучшего, как разрыдаться. Из самого нутра, из самых разобиженных глубин разодранной души, из мысленного бурелома и терновых дебрей выплеснулся в темноту тихий щенячий скулеж.