Ева. Сборник прозы и поэзии участников литературной премии - стр. 11
Как только он подошёл к скамейке «сумасшедшего», он недвусмысленно обратился к нему:
– Эй, ты! Хоп, хоп, хоп! Сегодня всё. Убирайся! Парк – не место для сна. Прекрати делать вид, что ты глухой! Исчезай, я тебе говорю! Иди спать в другое место, у тебя нет права превращать скамейку в свою штаб-квартиру, чёрт возьми! Мы приходим сюда просто прогуляться, это не отель! Собирай вещи и уходи, иначе я вызову полицию!
«Сумасшедший», после того, как пригляделся к сторожу своим взглядом морского волка, позволил себе ответить с уверенностью в своей правоте:
– Нет, я не уйду! Эта скамья моя, эта скамья – мой дом!
Раздражённый сторож парировал:
– Слушай, я выполняю свою работу, у меня нет ничего против тебя, но у тебя нет права занимать эту дурацкую скамью день и ночь! Чёрт побери! Убирайся! Закон есть закон, с законом не шутят!
«Сумасшедший» отвечал с волнением:
– Вот именно, закон запер меня в этом месте на пятнадцать лет, так что я здесь и останусь. Эта скамья – моя камера, я тебе говорю!
Уставший сторож пробормотал:
– О-о-о, какой замороченный, честное слово! Но, чёрт возьми, он настоящая неприятность! Ну ладно, ладно, забей!
И сторож продолжил свой путь, следя за каждой бумажкой на земле.
Иногда, почувствовав симпатию или даже жалость, он доставал сигарету из кармана и предлагал «сумасшедшему», который принимал её с удовольствием, с триумфальной улыбкой и блеском в глазах, думая: «Что же можно ожидать от человека, который никогда не мог устоять на месте и болтался во все стороны, как мёртвый лист, унесённый ветром? Вот я устоял пятнадцать лет подряд в этом месте. Доуиу![4] Гамбу не даст себя выгнать!»
Глава 4
Было девять часов вечера. Ночи становились всё прохладнее; приближался конец сезона. Лето, с его тянущимися днями безделья и угнетающей знойной погодой, заканчивалось. Свет бледно-жёлтых фонарей едва освещал парк. Шёпот листвы деревьев и их угрожающие тени, сочетаясь со звуком крыльев опаздывающих воробьёв, мяуканьем бродячих кошек, карканьем нескольких ворон, создавали ощущение беспокойства в этом внезапно ставшим мрачным месте с наступлением ночи. На своей скамейке «сумасшедший» ждал, пока редкие прохожие исчезнут, чтобы открыть свой мешок, бормоча непонятные слова.
Он достал вечный старый шерстяной плед, завернулся в него и вытянулся на скамейке, стараясь найти удобное положение для головы на своём мешке.
И начался долгий монолог хриплым голосом, прерываемый сухим кашлем курильщика. Внезапно он выпрямился, развернул плед, всматриваясь в темноту своим линзообразным глазом, и начал махать во тьме. Из его рта вырвался крик, который превратился в жалобу. Продолжая бормотать ругательства, он повернулся к своему мешку, нащупывая что-то внутри, и вытащил полупустую бутылку красного вина. Вынув пробку, выпил большой глоток, вытер рот тыльной стороной руки, закрыл бутыль и вернул её на место.