Ева и головы - стр. 11
Дети – ещё не люди, это кукушата, которых кто-то неведомый подкидывает людям, неумело замаскировав под подобие человека, а потом каким-то образом подменяя его настоящим. Эдгар не проверял, но был уверен, что внутренние органы у детей и взрослых тоже разные. Наверное, они похожи изнутри на каких-нибудь больших птиц – бывает, эта несхожесть проявляется особенно явно. Однажды он видел детёныша нескольких месяцев от роду с хвостом и даже держал его на руках: отец попросил отнести в лес. Оказал услугу и другому человеку – умертвил его детёныша, шея и плечи которого были покрыты перьями, точно у грифа.
Когда-то Эдгар боялся детей – его пугала их нечеловечность. Сейчас привык, и стал воспринимать, как суетящихся везде воробьёв. Но растить собственного ребёнка, видеть, как это существо учится выражать эмоции, подражая тебе, а потом вдруг изрыгает свою звериную натуру, точно отрыжку, тебе в лицо… нет, поверить, что из этого вырастают взрослые люди, которые осваивают различные, чудесные ремёсла, практически невозможно.
В доме, где Эдгар лечил человека-рыбу, не утихали голоса. Наоборот, становились громче. Ставни на ночь уже поставили, но Эдгару мерещилось, что он видит за деревянными панелями бродящие туда и сюда тени. На козырёк крыши приземлилась сорока и тут же взлетела, прокричав проклятие не блюдущим тихое таинство ночи. Костоправ нахмурился: побоялись бы если не отсутствия солнца, то хотя бы ангела с мешком, что сидит у кровати больного. У него в мешке, знаете ли, полно места, а вес человеческой души, тем более, такой пустотелой, что позволяет себе шуметь после заката – что семена берёзы.
А потом случилось небывалое – с последним лучом солнца, пляшущим на низких облаках, дверь отворилась (заставив всю округу встрепенуться), голоса поднялись, будто церковный хор в мгновение единения душ, а потом вновь затихли. Только на крыльце осталась фигура с мешком, раздутым, как бычий пузырь.
Всё погрузилось во тьму. Листья старой яблони, под которой осталась повозка и осёл, перестали отражать свет и стали, все вместе, грозовой тучей, будто бы нависшей над скатом крыши. Свиньи под боком завозились, зарываясь глубже в свои опилки. Эдгар задержал дыхание, представив свою грудь тугим мешком в руках ребёнка, которого – без сомнения – он видел только что на крыльце, и стал ждать.
Наверное, то ангел. Душа старика всё-таки покинула тело (цирюльник не ожидал, что это случится так скоро, иначе ни за что не остался здесь ночевать, а отправился куда-нибудь за окраину села), и посланник Божий поймал её в мешок. Эдгар ни разу не видел, чтобы ангел пользовался дверью, но на то он и ангел, чтобы уходить, как вздумается. Может, ещё и попрощался за ручку с домохозяином и обменялся любезностями с его женой?..