Ева - стр. 42
– Под ноги смотри, придурок.
Подойдя поближе, Фалько узнал того, кто стоял возле «бентли», и понял: все, что он воображал себе до этого, можно выбросить из головы. Действительность превзошла все ожидания и перекрыла любую игру воображения. Этот человек был в штатском, одну руку он элегантно держал в кармане, а другую козырьком приставил ко лбу, защищая глаза от слепящих фар. Под тонкими выстриженными усиками змеилась улыбка жестокая и многообещающая. Фалько подумал, что так улыбался бы шакал – если бы шакалы улыбались, в чем он не был уверен, – оказавшись перед легкой и вожделенной добычей.
Это был капитан регуларес Пепин Горгель, граф де ла Мигалота. Супруг Чески Прието.
– Десятую заповедь помните?
– Смутно.
– Не пожелай жены ближнего своего.
– И?
– Ческа – моя жена.
Фалько пожал плечами с большим хладнокровием, но выглядело это не очень убедительно.
– А мне до этого какое дело?
Горгель смотрел на него с бесконечной ненавистью, кривя губы пренебрежительной усмешкой. Они стояли в конусе света, образованном фарами второго автомобиля.
– Знаете, почему пощечина так оскорбительна?
– Понятия не имею.
– Потому что в Средние века ее давали тем, кто не носил шлем… Мерзавцу, который не был рыцарем.
С этими словами он открытой ладонью хлестнул Фалько по лицу. Звук пощечины вышел сильным и резким. Фалько стиснул зубы, напрягся всем телом, чувствуя, как ствол пистолета крепче прижимается к спине.
– Я знаю, свинья, где ты был сегодня вечером.
Опять на «ты». Нехорошо. Сначала становятся рогоносцами, потом теряют манеры. Воспитанность улетучивается. Кажется, ночка выдалась не из самых удачных.
– Сегодня днем я не сделал ничего, что задело бы вашу честь.
– Ты сам себя перехитрил… Что ты делал в доме Луизы Сангран?
– Я давно знаком с ней, – сымпровизировал Фалько. – Мы друзья с ее мужем.
Горгель на миг растерялся и потерял уверенность. Потом мотнул головой:
– Врешь.
– Вовсе нет. Я был у нее в гостях.
– А что там делала моя жена?
– Она подруга Луизы.
– Сам знаю, что подруга. Я спрашиваю, что ты там делал?
– Чай с ними пил. Разговаривал… Рассказывал…
Вторая оплеуха, сильней первой, перебила его. В левом ухе загудело, словно к нему поднесли камертон. Лицо горело.
– Ты меня за дурачка принимаешь? – брызгая слюной, вскричал Горгель. – За слабоумного?
– Это какая-то чушь… Вы, похоже, сошли с ума.
Горгель взглянул на своих приспешников, словно призывая их в свидетели, и занес руку для нового удара.
– Кто ты такой? Какого дьявола ты тут ошиваешься?
– Я уже ответил вам утром. У меня тут дела.
– Я сейчас устрою тебе дела, мерзавец! – Горгель, по-прежнему держа руку на весу, сжал кулак. – Я оторву тебе яйца и засуну в рот, как поступают мои мавры с красными.