Это же я… - стр. 8
Побаивались меня не только во дворе, но и в школе. Учителя рассказывают, что очень скоро для них привычной стала такая картина: растрепанная Марина удирает от старшеклассников, за секунду до этого отвоевав у них очередного майского жука с тем, чтобы спасти его и выпустить на улицу. Воинственной я росла. Хотя поначалу были все шансы стать примерной ученицей: мама выбрала для меня очень хорошую школу, первого сентября меня нарядили, и в окружении толпы родственников я отправилась за знаниями. Бабушка работала швеей на фабрике, где шили форму для школьников, поэтому к первому сентября мне была преподнесена в подарок новая, с иголочки. Но только никто не учел, что бабушка специализируется на платьях для старшеклассниц, а я даже для первоклашки была весьма субтильная и маленькая. В общем, эту форму в ее первозданном виде я надела только на свой выпускной в одиннадцатом классе. А для похода в первый мне ее ушили раза в четыре, подогнули рукава чуть ли не в два раза, убрали ширину в плечах, в спине. Вот только юбку укоротить не смогли. И я была красавицей – в платье сильно ниже колена, из которого торчали тоненькие ножки. На голове, как и положено, белые банты. Мода такая, что ли, тогда была, чтобы на первоклашках непременно красовались банты размером с голову. Так я и пошла в первый класс, о трех головах – одна своя и еще две из бантов. Мама потом еще долго пыталась эти банты мне вязать каждое утро, но у меня было свое представление о прекрасном. В первом классе мне вдруг захотелось отрастить длинные волосы, но все как-то не удавалось, ухаживать за ними было муторно, и меня стригли «под горшок». И тогда я придумала вот что: как только мама, проводив меня, скрывалась с глаз, я развязывала пышные «вавилоны», оставляя один узел. Получались две длинные ленточки, державшиеся у основания хвоста и спускавшиеся изящной волной по спине. Я представляла, что это не просто ленточки, а мои собственные волосы. Их можно эдак изящно, «в рапиде», откинуть назад, томно обратить свой взор на говорящего, а потом так же гордо и красиво отвернуться, а они будут струиться по спине. В общем, мама долго не могла понять, почему учителя ругают ее дочь на неопрятный внешний вид и считают «распустехой». Что они понимали в красоте!
Школу, в которую я пошла, долго выбирали, она была одной из лучших в городе, и родители очень обрадовались, что меня туда взяли. Но лучшей она считалась, видимо, только потому, что там учились дети весьма состоятельных родителей. У них были шмотки, привезенные из Риги (дальше Риги тогда мало кто еще ездил), они каждый день приходили в чем-то новом. А меня бабушка до пятого класса наряжала в кошмар и ужас под названием «гамаши», и первые капроновые колготы появились в моем гардеробе классе в одиннадцатом. Дома у всех стояли видеодвойки (у меня, для сравнения, не было даже обычного магнитофона, а телевизор – черно-белый, с круглой ручкой, которую требовалось поворачивать для переключения каналов). Разумеется, от одноклассников мне доставалось по полной программе. Над моими гамашами и шубой, перелицованной из маминой, не издевался только ленивый. Каждый день меня спрашивали: «Ну что, тебе уже купили видеомагнитофон? Ну, расскажи, расскажи, как он выглядит?» Поначалу мне очень хотелось стать своей в компании девочек, считавшихся в классе первыми красавицами. Мне нравилось, как они дружили, как обменивались сплетнями и новостями, шептались по углам. Я прилагала максимум усилий, и иногда мне даже казалось, что вот-вот у нас получится стать хорошими подругами – мы же сидим после уроков все вместе, делимся какими-то секретами. Но наутро издевательства и подколки возобновлялись с новой силой. И я поняла, что иду неверной дорогой. И что мне с ними совсем не по пути. А поскольку шансов раздобыть видеодвойку и импортное платье у меня нет никаких, нужно предпринимать что-то еще. Например, активно развивать свой внутренний мир. Чем я и занялась.