Это же я… - стр. 21
Надо ли говорить, чем обернулась для нас эта милая невинная шутка? С того дня наши отношения стали стремительно развиваться, и в итоге именно Шульц стал моей самой первой настоящей любовью. Потом, перебирая в памяти все события, предшествовавшие тому вечеру, я признавалась себе, что он меня поразил с первого взгляда еще тогда, когда я лицезрела его, стоявшего на крыльце студии. В то время я тусовалась в основном среди обитателей нашего двора, для которых самой яркой вещью в гардеробе был серый свитер. И, увидев, что кто-то позволил себе посреди Казани 90-х годов выкрасить волосы и надеть зеленые ботинки, эффектно дополнив их оранжевыми брюками, поразилась. По тем временам это была неслыханная дерзость, за такой прикид могли и побить. Но Андрей не собирался ни на кого равняться и одевался исключительно так, как считал нужным.
Шульц был старше меня на двенадцать лет (когда мы познакомились, мне было четырнадцать, ему двадцать шесть, разница колоссальная). Он был уже взрослым человеком, прошел огонь и воду, успел пожить в Москве и, поскольку был классным музыкантом, – хорошо пел, играл на гитаре и клавишах, – довольно успешно штурмовал столичный шоу-бизнес. Правда, потом у него в Казани заболела мама, ему пришлось вернуться домой, и больше о Москве он не помышлял, но с удовольствием о ней рассказывал. Я, затаив дыхание, слушала его байки о далеком и таинственном Перово (в моем воображении этот заурядный, скажем так, московский район превращался в какие-то неземные райские кущи). Мне хотелось немедленно купить билет на поезд и оказаться в том дворе, где когда-то жил Шульц, увидеть ту березу, посидеть на той лавочке… Прослушав все истории по десятому разу, я назубок выучила топонимику района и могла уже экскурсии там водить. Рассказчик он был отменный, все надрывали животы, слушая сказки о московских похождениях Шульца, и мне больше всего на свете хотелось поехать туда и повторить все его подвиги. Хотелось, чтобы у меня когда-нибудь тоже началась такая веселая жизнь.
«В Москву, в Москву», – пронеслось в мозгу, и эта мысль меня больше не покидала.
Пообщавшись со мной, глупой восьмиклассницей, Шульц пришел в ужас от того, какой вакуум царит в моей голове. «Что это за поколение икс такое, которое не хочет читать книги?» – возмутился он и принялся меня образовывать. Поначалу я, пропустившая в школе все мыслимые и немыслимые уроки, пыталась сопротивляться, но он твердо стоял на своем. Каждый вечер читал мне вслух – до сих пор «Маленький принц» звучит у меня в памяти его голосом. Подсовывал какие-то иностранные книги, в массовом порядке начинавшие тогда издаваться в России. Постепенно под его чутким руководством я начала читать сама и не заметила, как втянулась в этот процесс. Он включал мне записи живых концертов «Пинк флойд» и «Дип перпл», причем мы не просто слушали их, а разбирали услышанное буквально по винтикам. Как на уроке музыки. Андрей обращал мое внимание на то, как в той или иной песне сыграли клавиши, как сработала ритм-секция, как в течение одной композиции менялся музыкальный размер. Передо мной открывался новый мир. В музыкальной школе таким вещам не учили, там были привычные уху аккорды, разрешения, арпеджио, и как задавался в начале произведения размер «три четверти», так и шел до конца, вольностей себе классики не позволяли. Разумеется, когда я начала сочинять свои первые мелодии, они шли по той же привычной мне схеме. И вдруг внезапно оказалось, что музыка-то со времен Баха ушла далеко вперед и уже не загнана в рамки стандартных размеров, привычной гармонии и плоских звуков.