Это я удачно попала! - стр. 19
И вот утром, после завтрака, я брала лопатку, брала деревянный ящик, в который складывала часть своих вещей и накрывала сверху холщовым мешком, чтобы было не видно, что у меня там что-то лежит (кроме самого мешка и лопатки) – и шла в сторону леса.
А через пару часов возвращалась обратно – с рассадой, которую и пристраивала в одном из уголков сада.
На третий день я таким макаром перетащила все вещи и закончила копать яму. Один из ящиков я поместила на дно ямы, туда сложила завернутые в мешок одежду и туфли, затем последовал черед сумки – её я тоже упаковала в мешок. Когда всё было уложено, закрыла ящик сверху деревянной крышкой, а затем набросала земли, утоптала хорошенько, снова набросала. Сверху уложила дёрн, поправила всё, чтобы ничего не было заметно, даже примятую траву выровняла, насколько смогла. Отошла в сторонку, полюбовалась: не видно. А пройдёт некоторое время, вообще незаметно будет – самой бы тогда найти. Эх, молодец я всё-таки!
Мешок с неиспользованной землёй притащила к нам в сад и подсыпала к пересаженным цветочкам. Ну, вот и всё, на этом мой садоводческий энтузиазм временно исчерпан.
Вечерами, после обеда, мы с Эни занимались изучением местного языка – то есть, это я изучала, а она – обучала. Язык оказался очень простым – никаких падежей, склонений и даже спряжений. Слова вообще не меняли форму, мужчина и женщина говорили о себе в одинаковом роде. Единственное различие – это то, что к женщине и к мужчине обращались по-разному: этакое вежливое обращение, вроде наших «дамы и господа» или «леди и джентльмены». Теперь я понимаю, почему аборигенам интересно русский учить – там ведь такое разнообразие форм.
Множественного числа во всеобщем, кстати, тоже не было, надо было прибавлять слово «много» или указывать конкретное количество. Если же нужно было обозначить будущее или прошедшее время, то прибавлялись слова «будет» или «было». Таким образом, всё обучение сводилось в основном к пополнению словарного запаса, благо Эни хорошо знала русский – и трудностей с переводом практически не было. Дед, кстати, тоже неплохо общался на русском – то ли от внучки научился, то ли от тех самых учёных-исследователей. Мне даже кажется, что его произношение куда лучше, чем у Энизы. Может, он сам – бывший исследователь?
Узнала я у Эни и о том, на что они живут. Оказывается, родители Эни – знатные люди, хотя это не совсем точное определение. Понятия «знать» тут не существовало, были просто землевладельцы – люди, владеющие землями и получающие с них доход. У них было больше прав, чем у обычных людей, но и ответственности больше. Так вот, до того, как её родители сгорели в пожаре – а это произошло в их летнем домике у моря, куда родители отвезли малышку по показаниям врача – вся семья жила в другом месте. Конкретнее – в родовом поместье, которое сейчас стоит закрытое, поскольку жить там довольно дорого, и дохода с земель не хватает на содержание здания и прислуги. А этот домик принадлежит её деду, он здесь живёт с незапамятных времён. Сюда он её и перевёз после смерти родителей и сестры. А живут они на те деньги, что им регулярно присылает управляющий – не слишком много, но на жизнь хватает. В том числе, с этих денег вполне получается оплачивать Энизе обучение и дедушке сиделку. В общем, всё не так уж плохо. Вот только при моей попытке выяснить, какие именно предприятия, расположенные на их землях, приносят доход – Эни только плечами пожимала. Всем занимается управляющий – вот и весь ответ. При этом по девушке было видно, что её совершенно не интересуют финансовые вопросы: хватает денег – и ладно. А вот меня, как бухгалтера, они заинтересовали очень. Надо бы как-то добраться до документов и ознакомиться с отчётами, который присылал управляющий. Это же наш доход, как можно так беспечно относиться к этому вопросу? Впрочем, чего взять с молоденькой девушки, у которой совсем иные в жизни интересы.