Это как день посреди ночи - стр. 29
– А теперь брысь отсюда, дядюшка Жабори. Проваливай. И возвращайся к своим козам.
– Ну пожалуйста…
– Хватит мурлыкать, говорю тебе. У меня других дел полно.
Старик скрепя сердце встал, посмотрелся в осколок зеркала и стал копаться в карманах.
– Боюсь, опять забыл деньги дома, – произнес он, притворяясь раздосадованным.
Брадобрей улыбнулся – он видел, что все к тому и шло.
– Так оно и есть, дядюшка Жабори.
– Клянусь, я был уверен, что положил их утром в карман. Наверное, потерял по дороге.
– Не страшно, – безропотно сказал брадобрей, – мне за тебя Бог заплатит.
– Даже не думай, – лицемерно взвизгнул старик, – я вот сейчас же пойду и найду их!
– Как трогательно. Смотри только сам не потеряйся, пока будешь их искать.
Старик обмотал вокруг головы тюрбан и поспешно скрылся из виду.
Цирюльник скептически посмотрел ему вслед, присел на корточки и прислонился спиной к ящику с патронами.
– Все та же старая история. Что они себе думают? Что я ишачу ради удовольствия? – проворчал он. – Это мой хлеб, черт бы их всех побрал! И что я сегодня вечером буду есть?
Он говорил в надежде, что Деревянная Нога откликнется на его слова.
Но бакалейщик не обращал на него никакого внимания.
Ожидание брадобрея затянулось на несколько долгих минут, но со стороны конника арабской кавалерии не последовало никакой реакции. Тогда цирюльник глубоко вздохнул, уставился на плывшее в небе облако и запел:
– А ты ими подтирайся! – бросил ему Деревянная Нога.
На брадобрея будто выплеснули ушат холодной воды. От грубой выходки лавочника его затошнило, магия мгновения моментально испарилась, очарования песни как не бывало. Я тоже огорчился – ощущение было такое, будто во сне довелось забраться на гору, а потом меня разбудили и сбросили с нее вниз.
Брадобрей решил не обращать на бакалейщика внимания. Он медленно покачал головой и вновь прочистил горло, чтобы возобновить свою песню, но душа из нее ушла, и голосовые связки отказались ему подчиняться.
– Как же ты мне осточертел!
– От твоих идиотских напевов у меня уши в трубочку сворачиваются, – проворчал Деревянная Нога, лениво ерзая на стуле.
– Да ты хоть посмотри по сторонам! – запротестовал брадобрей. – Ведь вокруг нас ничего нет. Человек хандрит, сходит с ума от скуки и умирает. Лачуги, в которых мы живем, пожирают нас без остатка, мы не можем дышать от зловония, а рожи наши напрочь разучились улыбаться. Если при всем этом у нас еще и отнять возможность петь, то что тогда нам останется, чтоб тебе неладно было?