Это было в Ленинграде - стр. 36
– Не найдется ли у вас закурить? – спросила девушка.
Я вынул пачку папирос. Девушка протянула руку, и я увидел ее тонкие, обтянутые желтой кожей пальцы.
Не знаю, заметила ли она или почувствовала мой взгляд, но только поспешно отдернула руку, так и не взяв папиросу.
Я сделал вид, что не обратил внимания на этот жест, и поднес коробку ближе к ее руке.
Девушка неуверенно взяла папиросу, стараясь не высовывать руку из рукава. Я спросил ее имя. Ее звали Ксения Сергеева.
– Так и живете здесь? – спросил я, зажигая спичку.
– Так и живу, – ответила девушка, жадно затягиваясь. – Я здесь восьмой год живу. Чему вы удивляетесь? – улыбнулась она. – Ну да, это моя комната. А теперь вот здесь пост комсомольской заставы. Все ясно…
Я оглядел комнату. Мои глаза привыкли к полумраку, и я разглядел следы прежнего домашнего уюта. Я увидел красивую настольную лампу, стоящую в углу, почерневший от копоти письменный прибор на столе, плетеное кресло, на котором лежало несколько стеганых курток, а на противоположной стене портрет какого-то мужчины с усиками.
– Кто это? – спросил я, показывая на портрет.
– Неужели не знаете?
Я встал и подошел к портрету. Это был Чарли Чаплин.
– Чаплин? – спросил я удивленно.
– Ну да, Чаплин! Мой любимый артист. – Ксения помолчала и добавила: – Я ведь тоже актриса. Играла в Нарвском доме культуры. Только это давно было…
В этот момент я услышал далекие звуки музыки.
– Что это? – спросил я. – Радио?
– Радио, – ответила Ксения. – Это в комнате наверху… Там уже никто не живет, и комната запечатана. А радио все играет, играет… Выключить забыли.
Орудия, умолкнувшие ненадолго, снова загрохотали.
– Вы знаете, – внезапно сказала Ксения, – я люблю, когда бьют наши орудия. В эти минуты ощущаешь силу. В те вот последние недели было тихо. Они не летали даже. Думали, что мы и так погибнем. Тихо так было… И страшно. А сейчас вот снова начали. Видят, что мы не хотим умирать…
Мы помолчали.
– В чем заключается ваша работа? – спросил я.
– Мы – пост комсомольской заставы. В помощь войскам по охране города. На нашем посту четыре девушки.
Она встала и медленно прошлась по комнате. У нее были плавные движения, длинные руки, худое заостренное лицо, светлые волосы.
– Вот мы живем тут, четыре девушки, в холодном и пустом доме, – проговорила Ксения, – и, знаете, может быть, это покажется вам наивным, но иной раз я думаю, что только нам, нашей четверке, поручено защищать Ленинград и вся ответственность лежит на нас… Вы не представляете себе, как обостряются здесь все чувства, все ощущения…
Ксения говорила задумчиво, медленно, и, хотя она обращалась ко мне, я чувствовал, что разговаривает сама с собой.