Это бред! Можно ли осмыслить безумие? - стр. 11

Свою систему Делёз и Гваттари связывают с шизофренией отчасти потому, что эта модель имеет некоторые сходные черты с теми характеристиками, которые мы наблюдаем, анализируя переживания шизофреников[41]. Например, можно сопоставить работу «желающих машин», фрагментарность, состояние «вечного выбора» с шизофреническим переживанием деперсонализации, то есть отсутствием самотождественности «я».

Опыт шизофреников используется Делёзом и Гваттари как иллюстративный материал для построения философской теории. Но «шизофрения» как философский концепт в их работах все же сильно отличается от реальных клинических картин. Вот, например, одно из определений фигуры шизофреника, которое формулируют Делёз и Гваттари: шизофреник – это «пролетарий и ангел-истребитель. Он смешивает все коды, он несет раскодированные потоки желания»[42]. Очевидно, что такое описание весьма далеко от того, как видит шизофрению психиатрия, и вряд ли оно может быть так или иначе связано с клинической практикой.

Другой яркий пример расстройства, которое интересовало философов, – это диссоциативное расстройство идентичности (другое название – расстройство множественной личности). Истории некоторых пациентов настолько необычны, что они ставят под вопрос наше интуитивное понимание того, что такое человек, и затрагивает такие вопросы, как целостность «я», единство личности, психофизическая проблема. В качестве таких примеров можно назвать историю Ширли Ардель Мэйсон, история которой легла в основу книги «Сивилла»[43], историю Билли Миллигана[44] или историю Мэри, о которой пишут Дэниел Деннет и Николас Хамфри[45]. Эти случаи «привлекают внимание философов отчасти потому, что обращение к историям пациентов позволяют увидеть на „настоящем“ материале теоретические трудности, связанные с идеей единства личности»[46].

Об одном из таких случаев повествуют Деннет и Хамфри. Мэри страдала от депрессии и провалов в памяти. Ей ставили разные диагнозы, от шизофрении до биполярного расстройства, иногда подозревали симуляцию. Беседа с доктором, который специализировался по диссоциативным расстройствам, выявила, что воспоминания Мэри о подростковом возрасте очень смутны. В частности, она не могла вспомнить, как научилась играть на гитаре; периодически в рассказе об этом периоде времени она использовала третье лицо («она») или множественное число («мы»). Также доктор обнаружил, что записи в дневнике Мэри сделаны как будто бы разными людьми – почерк существенно различался. В ходе терапии было принято решение попробовать гипноз, и под гипнозом Мэри произнесла: «Я – Салли, Мэри – тряпка». Салли периодически «появлялась» во время сеансов гипноза, рассказывая истории, которые не помнила Мэри. В дальнейшем оказалось, что «личностей» у Мэри было несколько, и каждая из них обладала особым нравом: Салли – игривая и кокетливая, Хейти сердится, Пегги – мягкая и послушная. Переходы между личностями были спонтанны, их можно было предугадать только по мимолетной пустоте в глазах пациентки. Каждая из личностей рассказывала разные детали из биографии Мэри; вне гипноза Мэри отрицала, что знает что-то про эти «личности» и их роли. Пытаясь объяснить причины раскола личности, врач, основываясь на информации от разных «личностей», в итоге составил следующую историю: четырехлетняя Мэри столкнулась с сексуальным насилием со стороны отчима; он называл ее Сандрой и говорил, что «любовь к папочке – это их с Сандрой маленький секрет». В этот момент Мэри «уходила», и все происходило с Сандрой. И Мэри, и Сандра распались на части, каждый аспект опыта сексуального насилия был связан с отдельной личностью.