Этика Спинозы как метафизика морали - стр. 18
Марсиаль Геру обнаруживает наличие двух типов имманентности (l’immanence) в системе Спинозы – это имманентное бытие природы в Боге в силу того, что Бог составляет саму сущность всех вещей, и имманентное присутствие Бога в вещах, поскольку наряду с этим Он составляет имманентную причину всех вещей («Этика» I 18), и здесь проявляется Его мощь (puissance). Французский комментатор также допускает возможность говорить о пантеизме Спинозы, вернее, об особой форме панентеизма в его системе, поскольку, даже если все сущее для Спинозы и не является Богом, можно утверждать, что все модусы пребывают в Боге (I 15) (ibid. R 222–223).
Между тем ярким примером платонизма в доктрине Спинозы является фрагмент из «Политического трактата» (II 2), где речь идет об идеальной сущности (essentia idealis) вещей, которая остается той же самой после начала существования вещей, какой она была до их существования. Убедительные свидетельства платонизма Спинозы приводятся в издании: Ayers М. Spinoza, Platonism and Naturalism // Rationalism, Platonism and God. Ed. by M. Ayers / Proceedings of the British Academy, 149, 2007. P. 53–78.
>9 Die Philosophischen Schriften von G.W. Leibniz, ed. С. I. Gerhardt. Hildesheim, 1996. Bd. I–VII. Bd. Ill 623. Лейбниц понимает «хорошо обоснованные феномены» как хорошо «согласованные» между собой (consentans), что отличает их от «ярких и длительных» снов. Изменения, происходящие внутри субстанций, представляют собой только выражение их восприятия и стремления. Все другие виды действий являются всего лишь их феноменами.
>10 Снисходительная интонация слышится в рассуждениях известного американского исследователя европейской философии Нового времени Джонатана Беннетта, когда он касается теологической составляющей в доктрине Спинозы (Bennett /. A Study of Spinoza’s Ethics. Indiana: Hackett Publishing Company, 1984). В то же время его жесткие определения некоторых чрезвычайно важных для Спинозы идей местами переходят границы научной респектабельности и уважения к главному труду великого мыслителя, которому сам Беннетт посвятил не одну книгу и множество статей. Вот как он характеризует содержание всей пятой части «Этики» Спинозы: «Материал, из которого состоит заключительный раздел “Этики”, лишен всякого смысла. Хуже того, он опасен, поскольку представляет собой вздор (rubbish), побуждающий других писать такой же вздор» (ibid. Р. 374). Эти слова заставляют задуматься о теоретической правомочности собственной исследовательской позиции Беннетта. Возможно, она не поддается однозначной квалификации, но в ней очевидно одно – полное пренебрежение к анализу историко-философского содержания мировоззрения Спинозы и той религиозно-философской традиции, которая питала его мысль и составляла ее живую ткань. Показательно, что Бенетт уничижительно отзывается и о X. Вольфсоне – американском историке философии, чье исследование, посвященное важнейшей составляющей мысли Спинозы – еврейской средневековой философии – до сих пор остается непревзойденным