Естественный отбор - стр. 45
– Вижу, братие, – горько вздохнул отец Мирослав, захлопывая за ним дверь, – что я тот слепой, который водит за собой незрячих…
– А что за телефон ты дал уроду, тому, с башкой одуванчиком, в ресторане? – злобно выговорил попу Скиф. – Кто ты такой и откуда так ловко к нам втерся, что мы и волю свою потеряли?
– Братья мои, мнящие себя умудренными, – воздел к небу руки расстрига. – В руках врагов сиих были игрушки для великовозрастных дебилов. Распоп Мирослав хоть с виду блаженный, а понимает, что их телефоны работают в пределах городской АТС. Они просто мелкие служки дьявола, а кто сам дьявол, сказал же вам, тайна, мне неведомая.
Алексеев с немой мольбой глянул на Скифа. Тот поскреб пальцами жесткую щетину на бороде:
– Ладно, поверю на слово. Но если, поп, ты на самом деле сучок по слежке, все равно первым помрешь ты. Засечный мне дважды жизнь в бою спас, а ты мне кто?..
…Жизнь попа-расстриги Мирослава, в миру Влодзимежа Шабутского, была запутанной, как февральские кривые дороги. Он и сам с определенностью не смог бы ответить на вопрос: кто он?..
Происходил он из древнего шляхетского рода, чьи сирые угодья тонули по болотистым берегам речки Пшемысли. Род был славен тем, что острой татарской саблей, передаваемой от поколения к поколению, доблестно рубился с псами-крестоносцами, неизменно вставал на пути бесчисленных набегов буйных запорожских казаков и крымских ханов Гиреев. Девизом рода были слова, приписываемые Ивану Грозному: «Един Господь на вышних небесех – единый царь на всех землех славянских». Разумеется, центром всех славянских земель шляхтичи Шабутские видели исключительно Ржечь Посполиту.
В Россию первый Шабутский попал в свите Станислава Понятовского, ставшего вскоре последним польским королем. Как бы там ни было, но шляхтич, с детства впитавший дух славянского единения, влюбился в России во фрейлину императрицы Екатерины Второй и перекрестился в православие, чуждое католическому польскому панству. Православие унаследовали и его потомки, верой-правдой служившие потом России. Одна ветвь рода пошла по военной, инженерной, линии; другая, к которой относился отец Мирослав, – по церковной. Были в этой ветви даже епископы, но большей частью простые священники сельских приходов. Таковыми были расстрелянный большевиками в двадцатом году дед Мирослава, настоятель прихода под Калугой, и его отец, поступивший перед Второй мировой войной диаконом в соседний приход. В составе польской Армии Людовой дошел его отец до Берлина, а после войны местные власти не позволили ему развращать души «строителей коммунизма», и предпочел он колымские лагеря отречению от веры православной. Восемь лет строил «столицу» Колымского края, пока не попал в поле зрения хрущевской комиссии по реабилитации. Но дышать воздухом свободы застуженными на лютых магаданских морозах легкими ему пришлось всего с полгода. Упокоился он на тихом сельском кладбище бывшего своего прихода, под тремя белоствольными березами. А еще через полгода упокоилась с ним и матушка-попадья, оставив малого Влодзимежа круглым сиротой.